– Занятно, – протянула Юля. – Как только речь заходит о «Малой Земле», вы все становитесь слегка сумасшедшими.
– Кто «все»?
– Иван Алексеевич, например, и Халидов тоже.
– Ты говорила с ними о «Малой Земле»?
– Да.
– И что?
– Ничего.
– Нет уж, подруга, расскажи, что они тебе ответили?
Ольга могла требовать отчета на правах старой знакомой и, очевидно, не «раскроется», не получив ответ.
– Практически ничего не ответили, – призналась Юля. – Если суммировать все, что сказали Митин и Халидов, то можно сделать вывод, что «Малая Земля» – это их воплощенная сентиментальность. Старый чемодан без ручки, который и выбросить жалко, и тащить тяжко.
– Чемодан без ручки? Неплохо подмечено, – рассеянно заметила Ольга. – Сама придумала?
– Старая шутка.
– Образ подобран правильный…
– А ты чего расскажешь?
Ольга пожала плечами.
– «Малая Земля» – местная легенда.
– Это я уже поняла, – съязвила Юля.
– Самый старый корпус больницы, еще первого плана, а некоторые говорят, что дом здесь еще до больницы стоял.
– Такое возможно?
Ольга удивленно посмотрела на подругу:
– Не будь дурой, журналистка, конечно возможно: больницу ведь не в пустыне строили, а в городе.
Юля снова покраснела:
– Забыла.
– Вот так появляются мифы, – вздохнула Ольга. – «Малая Земля» обросла легендами – на десять репортажей хватит, но все они зиждутся на таких вот, с позволения сказать, «фактах».
– Расскажи хотя бы одну, – попросила Юля.
– Да байки это все, самые настоящие байки, – попыталась отмахнуться подруга.
– Оля!
– Ну, ладно. – Девушка помолчала. – Пару месяцев назад говорили, что на «Малой Земле» произошло убийство, будто ночью туда четыре черные машины приехали, а потом донеслись крики и стрельба. Даже менты приезжали.
– И что?
– Ничего, разумеется. Дом обыскали: ни крови, ни трупов, ни оружия, ни машин. А еще раньше говорили, что «Малую Землю» наркоманы облюбовали, будто там их логово, притон, в смысле. Что трупы своих корешей они в крематорий запихивают. Тоже ерунда.
– Согласна.
Юле трудно было поверить, что Митин потерпит на своей территории притон.
– Еще рассказывали, что во время войны на «Малой Земле» безнадежных раненых добивали. Эту чушь демократичные щелкоперы сочинили во время перестройки. Иван Алексеевич сначала судился с ними, а потом плюнул, сказал, что сволочи и мораль – понятия несовместимые. – Ольга улыбнулась подруге: – К тебе, разумеется, это не относится.
– Спасибо.
– Не за что.
Юля думала, что поток легенд закончился, однако Ольга продолжила:
– Еще рассказывают, что в девятнадцатом веке на «Малой Земле» обесчещенная дворянская дочка повесилась. В силу неземной любви, так сказать. И что ее призрак разгуливает теперь по коридорам. Чаще всего его наблюдают перед сессиями. Поговори со студентами.
– Издеваешься?
– Рассказываю только то, что слышала.
– А когда была студенткой, призрак видела?
– Я была отличницей.
– Понятно.
– Надеюсь, примерное содержание легенд ты уловила?
– Ага.
– Правда же заключается в том, что «Малую Землю» не любят.
Ольга посмотрела подруге в глаза.
– Совсем?
– Абсолютно. Подмеченная тобой сентиментальность есть, легенды охотно пересказывают, все-таки история. Но никто этот корпус не любит, никто не хочет в нем работать. А единственная легенда о «Малой Земле», в которую я верю, заключается в том, что граф Михайлов хотел этот дом снести, да не успел. Но в завещании написал. И наследники не стали, хотя тоже хотели. И все, кто больницей руководил, все хотели снести «Малую Землю». И ни у кого не получалось. И у старика у нашего не получилось. А ведь дело на мази было. Иван Алексеевич деньги из федерального бюджета выбил, в рамках национальной программы. Строители уже замеры провели, хотели девятиэтажный корпус ставить, а Митин раз – и все отменил. Корпус сейчас в другом месте строят, старик велел снести пару строений, которые только в восьмидесятых годах сдали.
* * *
Странные чувства навевают порой детские воспоминания. Они редко бывают цельными, последовательными, как хорошее кино, скорее – лоскутное одеяло, сотканное из ярких, запавших в душу эпизодов. Качели, уносящие высоко-высоко вверх, под самые облака, свист ветра в ушах и смех друзей… Страх и восторг… Прыжок в воду. Не с мостика, а с ветки дерева. Не в тихую заводь, а в стремительную реку, когда выныриваешь в десяти, а то и двадцати шагах… Страх и восторг… Первое путешествие… Отец, запускающий с тобой воздушного змея… Мать, открывающая большую добрую книгу с яркими картинками… Бабушкины пирожки…
Сначала нам кажется, что детство длится всего до десяти лет, а потом наступает пора осмысленного существования. Проходит время, и создается ощущение, что даже поступая в институт, ты еще был ребенком. Затем выясняется, что до двадцати пяти у тебя «молоко на губах не обсохло», и лишь преодолев тридцатилетний рубеж, начинаешь потихоньку понимать происходящее.
Но это верно для нормальных людей, для тех, кто растет, взрослеет. Некоторые же остаются детьми до самой старости, сохранив в душе… нет, не наивность, не способность удивляться, не желание познать новое – а беспечность. Они избегают забот, их угнетают обязательства, что накладывает жизнь, рамки, которые «ограничивают свободу» и «не позволяют раскрыться». Они не умеют и не хотят ни о ком заботиться, не любят принимать решения и брать на себя ответственность. Они живут, и они счастливы. Захотелось переспать с симпатичной девушкой – переспал, захотелось не предохраняться – не стал, «залетела» – можно сделать аборт, не получилось – пусть будет ребенок. Никому не нужный.
Остаться в детстве легко. Это самый простой и легкий способ прожить жизнь.
Никому не нужную.
Странные чувства навевают порой детские воспоминания.
Почти пять минут Пандора, не отрываясь, смотрела на могильную плиту, под которой лежало ее детство. На черный мрамор, не растерявший благородства, на выбитые на нем слова и на ангела с лицом и фигурой красивой молодой женщины.
К счастью, вопреки всем лихолетьям двадцатого века, на старом московском кладбище еще сохранились дореволюционные захоронения, и отыскать знакомую могилу не составило труда.
– Привет, – тихо произнесла Пандора. – Я вернулась. – И присела на маленькую мраморную скамейку. – Вряд ли к тебе кто приходил за эти годы.