Запах перегара ударил в нос Х'Анту, когда пьяный здоровяк навалился на него и, дружески хлопнув по плечу, предложил выпить за его счет. Видимо, для моряка подобное панибратство было обычным делом, и каждого прохожего он считал как минимум своим другом до гробовой доски.
— Я угощаю, приятель! Подними стакан за мое здоровье, уважь старого боцмана Ланго! Такая удача привалила! Золото рекой льется! Давай-давай!
Не дожидаясь ответа, он затащил мулата в таверну и толкнул его за ближайший свободный столик.
— Трактирщик, рому мне и моему новому лучшему другу!
Через несколько минут принесенная толстым трактирщиком бутыль была пуста, в основном благодаря стараниям боцмана Анго.
И видать от избытка чувств, тот затянул песню, изобличавшую его прежнее, а может, и нынешнее ремесло:
От пролива к проливу мы вели корабли,
Когда я моря бороздил.
От пролива к проливу мы вели корабли,
Когда я моря бороздил.
От пролива к проливу мы вели корабли,
Как-то раз эгерийца узрели вдали.
И, связавши живых, мы ограбили их,
Когда я моря бороздил.
К Далабару направить корабль довелось,
Когда я моря бороздил,
К Далабару направить корабль довелось,
Там незваный надолго запомнится гость.
Брали мы все подряд, чем неверный богат,
Когда я моря бороздил.
Торгаша-амальфийца с его кораблем,
Когда я моря бороздил,
Торгаша-амальфийца с его кораблем
Понесла нелегкая нашим путем.
Перед нами он плыл, я его захватил,
Когда я моря бороздил.
Я запомнил еще из Каиды купца,
Когда я моря бороздил,
Я запомнил еще из Каиды купца,
Тысяч десять я вытряс из молодца.
Когда я моря бороздил.
Я взял четырнадцать добрых судов,
Когда я моря бороздил.
Я взял четырнадцать добрых судов,
Четырнадцать разом, купцы — на подбор,
Мы их обобрали — и весь разговор.
Когда я моря бороздил…
И, оборвав куплет, запил песню добрым стаканом рома.
— Забористое пойло! — крякнул он и вдруг с подозрением уставился на пикарона.
— Что-то ты не пьешь, а? Или тебе не нравится ром? Или моя рожа?!
Перебравший моряк навис над мулатом, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице. Судя по всему, Анго постигла неудача в этом нелегком деле.
— Отличный ром, — приветливо отозвался Х'Ант. — Спасибо за угощение, боцман. Просто жарковато сейчас…
— Жарковато, да? — наливался гневом толстяк. — Щас тебе еще не так жарко станет! Я еще на этого дурака добро перевожу!
Он обернулся к посетителям, призывая их в свидетели оскорбления. Кабак сочувственно загудел: почти все посетители успели уже угоститься за счет боцмана и были целиком на его стороне.
— И то верно, — все так же мирно поддакнул молодой мулат. — К чему на всяких дураков добро переводить? Я пойду, пожалуй…
Х'Ант терпеть не мог драться из-за пустяков.
По кабаку вновь прокатилась волна негодующих воплей.
Анго, свирепо ухмыльнувшись, сгреб свою жертву за рубаху на груди — так, что затрещала ветхая ткань
— Ногами вперед в окно ты пойдешь, макака черномазая! Выродок от случки на навозной куче козы с дюжиной каторжников и двумя меринами!
Он не договорил: левый кулак Х'Анта врезался ему в пах. Коротко хакнув от боли, боцман выпустил рубаху и тут же получил в переносицу, уже с правой! Да, Х'Ант терпеть не мог драться. И если мордобой все-таки начинался, старался, чтобы это безобразие закончилось как можно скорее… Замычав от лютой боли, боцман осел к ногам мулата. Пьяницы опешили от такого оборота событий.
Пикарон, обведя собутыльников боцмана не сулящим добра взглядом (ну, кто еще хочет?), подался к выходу.
— А за ром кто платить будет, рожа айланская?! — возмутился кабатчик.
— Ром? Ах, да! — спохватился Х'Ант. И тяжелая бутыль из толстого стекла обрушилась на башку хозяина заведения.
Весь кабак был уже на ногах. Такого нарушения правил каким-то черномазым спускать было нельзя.
— Хватай его, парни, якорь ему в печенку! Дверь держи, дверь, чтоб не ушел, гад!..
Х'Ант толкнул скамью под ноги ближайшим атакующим, ураганом пронесся по длинному столу и покинул «Старый Компас» именно так, как предсказывал боцман: через окно, высадив ногой раму.
Взревев, словно упустивший добычу хищник, толпа ломанулась в дверь, чтобы догнать мерзавца и переломать ему все бимсы и шпангоуты! Но улица была пуста…
Нет, по ней по-прежнему струился поток прохожих: моряки, торговцы фруктами и свежей водой, портовые грузчики, уличные девицы…
Но беглеца простыл и след.
Кое-кто пустился бегом по улице, надеясь догнать добычу, но большинство пьяниц разочарованно поплелись обратно в таверну, кляня шустрого мулата в бога, в душу, в костяк и в корень…
Эти свирепые рулады виновник слушал сверху.
Он и не думал убегать. Всего-то подтянулся на руках, ловко вскарабкался на крышу и теперь выжидал, когда уляжется кутерьма.
Наконец, спрыгнул наземь. С той стороны таверны, где была глухая, без единого окна бревенчатая стена. Остановился среди высокого бурьяна.
Руки-ноги целы, физиономия не разбита. Вот рубаху пьянчуга порвал — это скверно! В здешних широтах моряки не обременяли себя лишним гардеробом. Большинство слонялось полуголыми не только по корабельной палубе, но и по улицам города. Но Х'Ант нигде и никогда не появлялся без рубахи. Пусть ткань была такой ветхой, что сквозила на свету, зато она скрывала шрамы от кнута на спине. И клеймо на левом предплечье…
Пытаясь определить, нет ли за ним «хвоста», он зашел в собор, поразивший его полом цветного мрамора, сиянием драгоценной смальты мозаик, яркими красками фресок, цветной эмалью, разноцветием витражей.
Постоял, разглядывая панно на западной стене напротив алтаря, изображавшее гибель короля Иверо и трех тысяч мучеников под Алькантаром.
Хоть Эгерия и Хойделл находились в старой вражде, но вера-то одна! Впрочем, возможно, просто фальбийские мастера, расписывавшие собор, не случайно выбрали именно этот эпизод из священной истории — уж больно жалкими выглядели корчащиеся в огне рыцари и уж слишком гротескным смотрелся охваченный пламенем король на охваченном пламенем коне, продолжающий скакать к воротам крепости…
Про ту битву Хант знал, конечно, — это лесные пикароны думают, что край света недалеко от околицы их киломбо или что вообще Айлан, откуда их привезли, находится в Верхнем Мире а белые черти живут Нижнем. Но его, прознатчика, кое-чему учили — не где-то, в самой столице, лесном Дарине.