Они подошли к раскрытым дверям Общежития, сквозь которые внутрь вливались последние ручейки гостей. Между дверями и холлом тянулся просторный тамбур с парой сенсорных подков, вдоль стен стояли два десятка охранников-бюриков в серебристой форме, все с болевыми жердями в руках. Дан заприметил на потолке что-то новое, устройства, которых раньше не видел: длинные гибкие штыри с решетчатыми шариками на концах. Штыри состояли непонятно из чего — вроде металл, но слишком мягкий, да и цвет какой-то странный, густо-янтарный… Они поворачивались, направляя шарики на посетителей, вздрагивали, а потом застывали.
— Не могу, — сказал Дан. — Мы специально ради этого банкета сюда прилетели, а ты хочешь, чтобы мы ушли… Ну не могу! Не обижайся.
Ната повесила нос и все время, пока они пробирались через толпу, молчала.
Круглый холл блистал огнями; шум голосов, шарканье ног и смех отражались от высокого зеркального потолка, под которым тянулась кольцевая площадка с дверями лифтов. Вверху плясали, переливаясь, проникая друг в друга и распадаясь, голографические картины — не один рекламодатель выложил ЭА приличную сумму за то, чтобы установить в холле Общежития свой проектор. Ната тут же воспряла духом, заулыбалась и стала крутить головой, разглядывая толпу.
Состояла толпа в основном из молодежи, хотя попадались и солидные дамы и господа. Молодежь по большей части двигалась в сторону ведущего вниз широкого пандуса, а гости поважнее поднимались наверх, к лифтам.
— Внизу дискотека должна быть! — прокричал Данислав. — «Электрикум Арт» самого этого, как его… Зага Космо пригласила!
— Так мы туда идем? — обрадовалась Ната.
— Нет. Нам наверх, мы вроде как знатные гости. Она опять скуксилась, и тогда Данислав, начиная раздражаться, прокричал:
— Слушай, я не понимаю! Тебе что, совсем не хочется на этот банкет? Ты же готовилась, красилась, платье это надела… В чем дело?
Они уже вступили на узкий спиральный эскалатор, один из множества тянувшихся к кольцевой площадке с дверцами лифтов. Море людских голов, на котором отблески голограмм скользили, переливались, будто радужные бензиновые узоры на поверхности лужи, медленно проворачивалось, опускаясь под ними.
— Ты обидишься, — сказала Ната.
Данислав покрутил головой, взглянул на стоящего впереди мужчину в дорогом вечернем костюме, на двух дам, ехавших ниже, и все понял.
— Не обижусь, честное слово. Так что?
— Мы ведь часто на такие банкеты… Ты меня постоянно на них водишь. Мне на них…
— Скучно?
— Да… нет. То есть и скучно тоже. Но еще я…
— Чувствуешь себя стесненно? Не знаешь, как себя вести со всеми этими людьми? Тебе неинтересно, о чем они говорят, главное — ты вообще не понимаешь большую часть того, что они говорят, и ты напряжена, скована?
Она внимательно, слегка растерянно и чуть обиженно слушала, а когда он замолчал, сказала:
— И еще эти дядьки… они…
— Бросают на тебя плотоядные взгляды, и хотя, в принципе, мужское внимание тебе приятно, но именно их внимание, взгляды этих старых гамадрилов — неприятны? А дамы…
— Гамадрилов? — переспросила она.
— Не важно. А дамы все такие холеные, холодные, расфуфыренные и бокалы держат, оттопырив мизинцы?
— Что? — удивилась она. — Какие мизинцы? Они уже достигли площадки с лифтами, и Данислав отвел Нату в сторону, встал у стены, отрешенно разглядывая поток людей. Кабины то подъезжали и раскрывали дверцы, то уезжали.
— Да, — заключил он. — Это не для тебя, правильно. Ты терпела, а теперь решила восстать. Взбунтоваться.
Ната потупилась, хмуря брови.
— И ты тоже становишься другим на этих вечеринках.
Он развел руками:
— У меня работа — ходить по ним.
Она подняла голову и взглянула ему в глаза:
— Какая работа?
Данислав молчал долго. «Почему бы и не сказать ей? Какая, в конце концов, разница? Что плохого в том, если она узнает?.. Понимаешь, все считают, что я — богатый наследник, владелец „Искусственных садов“, бездельник-повеса при кликах, и меня приглашают на все подобные мероприятия, а еще на заседания дюжины фондов и десятка контор, совладельцев акций „Искусственных садов“, на все вечеринки, балы, банкеты. А на самом деле… На самом деле, когда стало известно, что родители замешаны в нелегальном клонировании внутренних органов и что образцы берутся у детей с африканского юга, все наше имущество перешло под контроль Континентпола и на скорости двести километров родители врезались в ограждение, предварительно отключив систему безопасности токомобиля, — это был никакой не теракт новогвинейских националистов из Юго-Восточного Бессознательного, это было самоубийство. Теперь Континентпол поддерживает мой имидж богатого молодого бездельника, хотя у меня, по сути, ничего нет, я вынужден работать на Раппопорта-старшего, хозяина конторы по техношпионажу, сотрудничающей в основном с Континентполом, который ограничен законами Сотрудничества и доверяет всякие двусмысленные мероприятия частным партнерам; я живу за счет Раппопорта и собираю инфу — любые сведения, слухи и сплетни, циркулирующие среди элиты. А еще ко мне до сих пор иногда обращаются мелкие лаборатории, пытаясь продать какое-нибудь изобретение, ведь известно, что мои родители сделали первоначальный капитал, помимо прочего, приторговывая новейшим хай-теком, а теперь эти изобретения Раппопорт перекупает для Континентпола… Ну а сейчас — необычное задание, шеф хочет, чтобы я нашел его брата или кого-нибудь из университетской спецгруппы «Вмешательства» и через них добыл винчестер Гэндзи — судя по всему, на секретном спутнике у тибетцев прорыв в технологиях, они создали нечто невиданное, а ведь «Вмешательство» последние годы вкладывает большие средства в оружие, и если они изобрели какую-то, черт его знает, суперпушку или еще что, то информация про это как раз и может храниться на винте Гэндзи, коль скоро он сумел выследить группу и проник на их компы, а потом еще, судя по всему, и добрался до этого Черного Спутника или как его там…»
Конечно, ничего этого он не сказал. Зачем? Все бессмысленно.
— Знаешь, а и вправду, езжай на свою экскурсию, — предложил он, кладя руки Нате на плечи. — Ну что ты будешь мучиться здесь?
— Без тебя? — спросила она.
Он виновато кивнул.
— Без тебя мне не хочется.
— Ну не могу, пойми! — взмолился Данислав, заглядывая в большие, ясные и — сейчас — грустные глаза. — Мне надо переговорить с некоторыми людьми, кое-что обсудить… А ты съезди, отдохни. Поглядишь на всяких дикарей. Там безопасно, такие караваны не через Геовэб программистами управляются, а живыми водителями, и охрана там всегда хорошая. До утра вернетесь. Где этот твой билет? Дай сюда…
У Наты была сумочка, неизменный женский генитальный символ, крошечная, с ладонь, висящая на почти невидимом прозрачном шнурочке. Она раскрыла ее и достала прямоугольный листок пластика.