— Конечно, жабы могут быть красивыми. Вот вам наглядное доказательство.
— Если кто-нибудь скажет, что ты красив, как жаба, тебе это понравится?
— Не передергивай, — стараясь быть любезным, ответил Сергей.
— Но разве сама вещь не доказательство? Скепсис — основа основ любой эстетики. Представь себе людей в тысяча девятьсот двенадцатом году, взявших драгоценный камень. Месяцами они кропотливо вручную резали из этого камня жабу. Неужели это плохо? А если так, то эта ненормальность обернулась созданием шедевра. Это оригинальный Фаберже, выполненный по заказу русской аристократки. Русское самодержавие породило культуру, создававшую жаб из драгоценных камней.
Небольшая толпа вокруг Поля обменялась невнятными возгласами. Они не решались его перебивать.
— И еще, можем ли мы себе вообразить, что аристократка верила в красоту жаб? Способен ли кто-нибудь здесь представить себе, что некая аристократка заказала Фаберже красивую жабу? — Поль оглядел круг собравшихся. — Но разве трудно понять, что она осталась довольна результатом? Как только жаба попала к ней в руки, она стала считать ее красивой.
— А мне нравится жаба, — вмешалась в разговор Майа. — Я тоже хотела бы иметь такую жабу.
— И что бы ты с ней делала, Майа?
— Я бы поставила ее на видное место и любовалась ею каждый день.
— В таком случае возьми ее, — сказал Поль и отдал ей жабу. Как ни странно, она оказалась тяжелой, из красного камня. — Конечно, это вовсе не шедевр Фаберже, — пояснил всем Поль, — а музейная копия. Оригинал Фаберже сканировали лазером с точностью до микрона, а затем перевели в современный пластичный термостойкий материал. Удивительно, но тут даже воспроизвели две трещинки, чтобы искусственный рубин нельзя было отличить от оригинала. И так было изготовлено около ста фигурок.
— О да, конечно, — откликнулась Майа. Она посмотрела на маленькую красную жабу. Теперь она представлялась ей уже не столь красивой, но все равно оставалась жабой.
— На самом деле выпустили десять тысяч подобных жаб. И она вовсе не из искусственного рубина. Я нарочно солгал. Это просто пластик.
— О!
— И даже не оригинальный пластик, — безжалостно продолжил Поль. — Это пластик из вторсырья, из отходов двадцатого века. Я все придумал про Фаберже, для доказательства своей точки зрения.
— Нет, нет! — Майа расстроилась. Все слушавшие Поля засмеялись.
— Конечно, я пошутил, — весело произнес Поль. — По правде сказать, это действительно оригинал Фаберже. Его сделали в Москве, в тысяча девятьсот двенадцатом году. Над ним трудилось четырнадцать мастеров, им понадобилось пять месяцев, чтобы завершить работу. Это уникальная вещь, ее нельзя подменить. Я приобрел эту жабу на аукционе, в Мунхене. Ради бога, не урони ее.
— Тогда ее лучше вернуть, — проговорила Майа.
— Нет, оставь ее пока у себя, моя дорогая.
— Нет-нет. Мне не нравятся ее превращения.
— Ну а если я скажу тебе, что ее сделал совсем не Фаберже? Что это, в сущности, настоящая жаба? Не искусная вещь, образ жабы, а подлинная, сканированная садовая жаба. А впрочем, считай как хочешь.
Майа поглядела на скульптуру. Ее было приятно держать в руках, в ней было нечто, что ей нравилось, но в то же время ее что-то смущало.
— Вам и правда интересно, может ли фотограф заснять жабу и сделать красивые фотографии? Не хуже, чем художник, который рисует жабу?
— Ну и как, может?
— Вероятно, они будут красивы каждая по-своему. Так сказать, в разных категориях. — Она осмотрелась по сторонам. — Пусть кто-нибудь еще подержит ее, прошу вас.
Сергей взял из ее рук жабу, явно бравируя своей храбростью. И хотел бросить ее на стол.
— Не надо, — спокойно сказал Поль. — Ты же только что ею восхищался. Почему ты переменил мнение?
Майа принялась искать Бенедетту. И нашла ее среди небольшой группы, собравшейся у бара.
— Чао, Бенедетта!
Бенедетта встала и обняла ее.
— Эй, познакомьтесь, это Майа.
Бенедетта привела с собой четырех итальянских друзей. Они были вежливы, трезвы, ясноглазы и сдержанны. Выглядели умными и образованными. Держались уверенно, были очень элегантны. От них тоже исходил какой-то опасный импульс, как и от других молодых людей, встреченных ею за последнее время. Все четверо были женщины.
Бенедетта усадила ее за стол.
— Жаль, что я не говорю по-итальянски, — извинилась Майа и села. — У меня есть переводчик, я буду разговаривать по-английски.
— Мы хотим узнать о ваших отношениях с Виетти, — негромко обратилась к ней одна из молодых дам.
— Он думает, что я стильная. Что у меня свой стиль, вот и все, — пожала плечами Майа.
— А какие у вас отношения с Мартином Уоршоу?
Майа изумленно, с обидой взглянула на Бенедетту.
— Что ж, если вы хотите знать, это был его дворец. Вам известно о дворце?
— Нам все известно о дворце. А какие у вас отношения с Миа Зиеманн?
— Кто это? — спросила Майа.
В недоумении задавшая вопрос дама отвернулась, руки ее слегка дрожали.
— Какие мы дуры, что поверили этой особе.
— Конечно, мы дуры, — с жаром подхватила Бенедетта. — Мы дуры, что верим друг другу. Мы дуры, что верим первому встречному. А теперь скажи мне, где нам лучше всего поставить эту технику.
— Бенедетта, кто эти люди?
— Они математики, — ответила Бенедетта. — Программисты. Бунтари. Визионеры. И мои очень добрые друзья.
Студенты-радикалы, подумала Майа. С буйным воображением, поскольку никаких реальных знаний у них нет.
— Кто здесь самый старший? — властно спросила она.
— Ну конечно, ты, — с иронией сказала Бенедетта.
— Ладно, но только не задавайте мне больше вопросов. Это сейчас не имеет ко мне никакого отношения.
— Я нарисую тебе небольшую картинку, — начала Бенедетта. Она широко развернула свой фуросики и вынула из волос шпильку. — Позволь мне сообщить тебе интересный жизненный факт. О промышленно-медицинском комплексе. — Она двумя короткими ударами вытащила на поверхность буквы X и Y. — Нижняя ось — ход времени. А эта — рост жизненных ожиданий. С каждым прошедшим годом постчеловеческие жизненные ожидания увеличиваются примерно на месяц.
— И что же?
— Подъем кривой нелинейный. Шкала роста увеличивается. Наконец шкала ожиданий увеличивается на год в течение года. И в этот момент оставшиеся в живых становятся бессмертными.
— Вероятно. Вполне может быть.
— Конечно, это не настоящее бессмертие. Здесь все еще возможен фактор смертности от несчастных случаев. Если говорить об одном человеке, — Бенедетта вытащила маленькую черную букву X, — то продолжительность его жизни будет равняться, с учетом разных случайностей, примерно четыремстам пятидесяти годам.