Горе и растерянность, сквозившие в его учтивой речи, были искренними.
Рескидди покачал головой, подумал, чёркая что-то в журнале, и сказал, что ему стыдно за свой город, который так встречает путешественников. Если удобства для четы Леннерау не столь важны, в то время как они сильно стеснены в средствах, он может предложить выход. Его отель состоит из двух корпусов, старого и нового. Старый он продаёт соседнему, дорогому отелю: скоро его снесут, чтобы расширить прилегающий к отелю сад и поставить там эстраду. Возможно, через несколько лет придётся продать и это здание, а ведь здесь работали четыре поколения его предков…
Лонси сочувственно покивал.
— Сейчас в старом корпусе снимают отделку, — сказал хозяин. — Но летом работа подвигается медленно. На первом этаже всё цело, мебель стоит, работает водопровод. Если пожелаете, я поселю вас туда. За четверть цены. Конечно, это грустно — так экономить…
Печально улыбнувшись, Лонси поспешил рассыпаться в благодарностях.
— Хорошо, — сказал хозяин. — Коли уж там всё равно пусто, располагайтесь в угловом номере. В нём два окна и легче переносить жару. Я не стану отпирать нижнюю дверь для вас одних, а то местные умельцы вынесут мебель ловчей, чем у вас вытащили кошелёк. На третьем этаже есть мостик, который соединяет корпуса.
Получив ключи, они отправились по указанному пути. Мостик над улицей оказался открытый, словно над рекой, с красивыми коваными перилами. Лонси, уставший до полуобморочного состояния, смотрел под ноги и видел только узкую мостовую внизу, выщербленную, как зубы Юцинеле. Горянка шла впереди. Когда она остановилась, маг едва не налетел на неё.
— Что? — пробормотал он.
— Шмотри-ка, — сказала Неле.
Лонси поднял глаза — и замер.
Алмазный небосвод короновал Рескидду.
Ночь опустила прохладную руку на лицо города, и Рескидда очнулась от дневного бредового сна; по улицам проносились паровики, повсюду горели окна, свет мощных заклятий озарял крыши храмов, прогулочные лодки плыли по каналам, как огненные цветы. Доносилась музыка: арфы и флейты, хрустальные гармоники, чьи голоса походили на голоса звёзд, и маленькие барабанчики, название которых Лонси забыл. Пели на риеске: пели в храме гимны Арсет, пели в ночных тавернах шальные куплеты, пели о любви на широких улицах и у каналов. Маленькие воздушные шары уносили в небо цветные фонарики.
— Прекрашно как, — сказала Неле.
Безжалостная Рескидда, всё отобравшая у них днём, ночью радовалась и цвела, забыв о них.
С одной стороны скучно серели крыши пристроек, навес для паровиков и угол грязного переулка. С другой расплескался зеленью сквер и поднималась другая гостиница, вдвое выше, украшенная лепниной и башенками — должно быть, та, дорогая. Крыша меж башенок была плоская, и по ней, как по улице, гуляли люди, роскошно одетые, богатые, беззаботные… дальше был маленький особняк, красивый как игрушка, ещё дальше — ресторан, стены которого на всём первом этаже были стеклянные и открывали внутреннее убранство, пышное, как в каком-нибудь дворце. Гирлянды цветных огоньков протягивались по ветвям деревьев здесь и там, уличные фонари струили белый и свежий свет.
Лонси прикрыл глаза.
— Пойдём, — сказал он.
Неле, заворожённо смотревшая на ночной город, послушно шагнула.
Добравшись до своей обшарпанной комнатки, они отворили окна, снаружи забранные решётками. Ветерок в самом деле проносился насквозь, освежая. Лонси опустился на жёсткую, точно костлявую, постель, посидел немного, вздохнул, перебрался на продавленный диван. Поделил купленную по дороге снедь — косичку из теста и подвяленного мяса, отдал Неле половину. Налил в гостиничные стаканы воды из умывальника.
— Я уже не могу, — сказал он. — Падаю. Давай спать.
А утром Неле не встала.
Она лежала бледная, покрытая испариной, изредка ломкими движениями пыталась закутаться в тонкую простыню: летнее утро Рескидды было жарким и становилось всё жарче, но Неле мёрзла сильней и сильней. Её бил озноб. Обмирая от ужаса, Лонси разыскал в шкафу зимние одеяла, насильно влил в девушку два стакана воды — пить ей было, кажется, больно, она мотала головой, не открывая глаз и ничего не говоря. Потом маг сел подальше от больной и стал напряжённо вспоминать все медицинские заклинания, которые знал сам и о которых слышал от матери.
Помнил Лонси многое, но медиком не был. Он рискнул бы лечить то, что легко поддаётся магии: открытую рану, простуду, некоторые отравления, ещё полдесятка болезней, простых для распознавания и не требующих многосоставных схем. Неле же явно подцепила какую-то южную заразу, и что с нею делать, Лонси не знал. Нужен был местный врач. Маг побежал к хозяину гостиницы, и тот отправил девчонку-посыльную к доктору, который хорошо знал болезни чужеземцев.
— Так бывает, — утешительно сказал хозяин, глядя на посеревшего Лонси; наверняка думал, что приезжий тревожится о жене. — Рескидда не всех северян принимает легко. Есть болезни, которыми только иностранцы и болеют, и Исен крысу на этом съел.
Исен Элат, доктор, приходился хозяину гостиницы зятем.
Он оказался необыкновенно похож на самого Лонси, только волосы господина Элата были не тёмные, а ярко-золотые, как обычно у рескидди. И вёл себя доктор не в пример уверенней: спокойно распоряжался, скупо объяснял, равнодушно успокаивал. Лонсирем узнавал манеру, общую для всех медиков мира; поневоле вспоминалась мать, и сердце угрызала тоска.
— Чётная лихорадка, — сказал доктор, острейшей лопаточкой сняв чешуйку кожи Юцинеле и вычертив над нею какую-то сложную схему. — Первый день человек её не замечает. На второй, четвёртый и так далее приходятся тяжёлые приступы. Длится от четырёх до шестнадцати дней.
Говорил он, не думая; сам Лонси так цитировал университетские конспекты.
— Приступы надо купировать, — сказал доктор Элат. — Чем дольше длится лихорадка, тем выше вероятность летального исхода. До десятого дня можете рассчитывать на меня. Стоимость визита…
Услышав сумму, Лонси судорожно сглотнул.
— Дольше бывает редко, — продолжал Элат, с безразличным видом рассматривая стену. — Но в случае такого несчастья нужен специалист уровнем выше.
Лонси предпочёл об этом не думать.
— Она заразна?
— Нет. Эта разновидность лихорадки имеет на девяносто процентов магическую природу. Изменённая реакция на близость Истока. Катализатором становится пища. Вы ели уже что-то местное? Значит, с вами всё в порядке.
Доктор ушёл, усталый, но невероятно спокойный — словно небо, степь, колодезная вода. Глядя, как закрывается за ним дверь, Лонси жгуче позавидовал Исену Элату. Тот жил и делал, в точности как Юцинеле советовала Лонси. Мир его был известен до самых потайных уголков и неколебим, Исен знал свой мир и своё место в нём. Он не становился ничьей заменой, всемогущие короли не впутывали его в безумные игры, и ему, рескидди, не было дела до высшего лета: ярмо Бездны принимала Рескидда полтысячелетия назад.