Только тут дворцы остались в первозданном виде, во всех остальных пригородах они были разграблены немцами и разрушены. Последним, отступая, они подпалили дворец в Павловске, до этого он был только разграблен. Дворцы в Пушкине, Ропше, Петергофе, Стрельне уже были уничтожены. А предметы из дворцов потом долго находили и в немецких обозах, и в самом рейхе.
Много разговора о Янтарной комнате, которая, похоже, сгорела в Кенигсберге, когда за полгода до нашего штурма авиация союзников по своей привычке выжгла жилой центр города. Но Янтарная комната не самое ценное, что погибло. Просто о ней принято было писать. На зубы попала. Украденные сокровища искусства куда были дороже.
И курьез – разгромленные дворцы восстановили, и даже Янтарную комнату воссоздали, наглядно показав, что наши мастера могут невозможное, а вот дворцы в Рамбове теперь достаточно скромно выглядят по сравнению с тем же Пушкином или Петергофом.
Особенно убого смотрится шикарнейший в свое время дворец светлейшего князя Меншикова. Зато паркет – еще тот, тех времен, когда тут весельчак Петр I оттягивался на полную катушку. Развлекаться царь умел. Вот, например, построили по его приказу Катальную гору высотой с современный восьмиэтажный дом и уклоном на спуске в пятьдесят градусов. Вот небось визгу-то было, когда с такой жути катились европейские гости…
Ну, традиция кататься с ледяных горок или строить деревянные и поливать их льдом в России была давно, но чтоб такое… Иностранцев аттракцион так потряс, что в честь этих петровских шуточек подобное стали звать «русскими горками». И когда американцы создали свое, но уже куда как позже и потому из железа с рельсами и вагонетками вместо льда и санок, то назвали адреналинодавительный аттракцион именно «русскими горками». А наши, начав строить такое у себя, естественно окрестили «американскими горками». Вот и разберись без пол-литры.
Екатерина II тоже устроила тут Катальную горку, но уже по-женски фешенебельно-уютную и не такую чудовищную. Правда, и на ней разгонялись до семидесяти километров в час, что в те времена было скоростью недостижимой для любого транспорта. Павильон-то нынче стоит, и вообще это дворец скорее, но вот катальный пандус и колоннады так и не воссоздали. Не говоря уж про систему летних горочек, где катались на специальных колясочках – уже не с такой дикой скоростью, как на санках, но все равно быстрее, чем лошадки возили. Жаль, теперь уже и не получится…
А вообще тут чуть было не построили Санкт-Петербург. Умные люди толковали, что именно тут самое место и для города, и для порта. И берег ярусами – не затопит. И не болото – грунт прочный. Но вот хотелось царю чтоб вместо улиц были каналы. Ну и не вышло каналов, накопали под руководством Меншикова жалкие канавы на Васькином острове, за что получил светлейший палкой по хребту…
Швартуемся. Теперь, когда у меня есть возможность глянуть вокруг, убеждаюсь, что стоящие в гавани корабли явно обитаемые. И народишко чем-то занимается, и белье сохнет – и женщин вижу. Точно как плавучие дома получаются. Сходни поднял – и, кроме прыгучих морфов, никто и не доберется. А против прыгучих вон отсюда видна пара пулеметных гнезд на верхотурах, да и публика в основном вооруженная. Опять же незаметно не шибко-то подберешься – пирсы из-за мелководья Финского залива далеконько от берега вынесены и просматриваются отлично. Еще когда купаться можно было в заливе, идешь-идешь – а все по колено. Теперь же польза.
Правда, непонятно, как они с крысами корабельными справились. Но видно получилось как-то. Идем по пирсу непривычно – просто кучей. Без разбивки секторов, оружие у всех есть, но в кобурах или на ремне.
Спрашиваю Филю.
– Бре, тут все под присмотром, не боись.
Ну-ну. А чего ж нас сюда пригнали?
Проходим мимо памятника эпроновцам. Стоявшую здесь же в гавани Ораниенбаума старушку «Аврору» в блокаду обстреливали так, что довелось слышать мнение о том, что снаряды и бомбы, потраченные на нее немцами, стоили дороже, чем этот символ революцию.
– Филь, а что тут за морф?
– Назвали Призраком. Сидят – боятся. Но одна бабка его видела: ни фига не призрак. Просто скоростной морф. Но бабка… Знаешь, могла и выдумать. Эти старики много чего фантазируют…
Гм… Да, разные они, старики-то. И старушки тоже. Прошлым летом к моим знакомым копарям обратилась тихая старушка: ребята, дескать, выручайте, призраки по ночам мучают. «Какие призраки?» – «Да три немецких офицера все приходят, надоели». – «Опа! А чего это они повадились-то?» – «Да во время войны они на постое в этом доме были – выскочили, когда артобстрел начался, под снаряд и попали. Они у меня в огороде закопаны». Приятели и копанули, бабка даже роскошный смородиновый куст не пожалела. И действительно – три ганса нашлись, меньше чем на полметра глубины. Правда, без обвеса, кителей и сапог, но в касках. И по состоянию костей видно, что осколками срезало. Успокоили старушку, вытащили скелеты с огорода. Передали Фольксбунду, пусть покойные офицеры теперь своим соотечественникам надоедают, раз такие беспокойные оказались. Другой старичок показал место массовых расстрелов немцами наших раненых красноармейцев и гражданских. Тоже тем летом рыли. Он, оказывается, шестилетним мальчишкой из кустов видал, как расстреливали. На картах не было ни хрена, да и в книгах тоже. А накопали всякого разного. Кроме нескольких десятков скелетов мужских, женских и детских вещи всякие, включая вставной глаз, кожаные лапти и прочие вещи. А под занавес и женские косы и девчачьи косички. Еще и презервативы немецкие пользованные среди костей нашли. Так что старички – они очень разные, некоторых стоит слушать и записывать за ними.
Со старушкой этой надо бы потолковать.
В расположении какой-то военно-морской части – черт ее поймет, аббревиатуру на табличке – тоже народа густо. Понимаю, что сюда собрались уцелевшие. На этом куске земли большая часть жителей Ораниенбаума и сосредоточена. Относительный порядок: и пока шли, ни одного не то что зомби, трупа не попалось. Это хорошо, если и второй город, кроме Кронштадта, удержался.
К сожалению, очень скоро понимаю, что ошибся. Город пал. Все, кто выжил, теперь теснятся на берегу. Да и в расположении народ нервный. Местный медик (есть у них тут и медпункт свой) угрюмый, необщительный – вроде как фельдшер. В гости не позвал.
Меня встречает Демидов. Остальные уехали.
– На чем и куда? – спрашиваю я.
– На грузовиках-будках. Как вот мы тогда в Кронштадте, тут так же чистку устроили, по нашему примеру. Короче, машины по городу ездят, зомбаков попроще постреляли. Но все равно не всех. Да и морфы. В общем, пешком ходить нельзя.
– А что про морфов слышно?
– Много их. Но мелкие какие-то, не отожратые.
Виктор мрачно крутил по лесу петли. На обратную дорогу в деревню ушло времени втрое.
Так же мрачно вошел в дом, не снимая снаряжения, присел на лавку. Посмотрел на недоумевающую Ирку.
– Ружья у них. И жадные они. И непонятные, – высказал странное.