Рутгер хотел было посмотреть на этот аномальный процесс при помощи очков Иманда, но передумал.
“Да ну его! Еще увижу что-нибудь такое, от чего потом целый год будут кошмары сниться! Меньше знаешь — крепче спишь!”
Следующие две минуты Рутгер с Буджумом простояли молча.
Говорить не хотелось. Вдобавок, приходилось чутко прислушиваться: не лезет ли из неприметного лаза какая-нибудь новая напасть? Не зовут ли на помощь Фрида с Людвигом, оставшиеся наверху? Как идет работа над веревочной лестницей из распущенного на ленты шатра?
Но везде царила тишина.
Для кого-то настороженная, для кого-то — успокаивающая.
Ровно через две минуты Рутгер с Буджумом, как было уговорено, проткнули белый кокон.
“Жидкое время” вдруг превратилось в некое подобие едкого пара и… рассеялось без следа.
Перед ними, словно аллегория самоотверженности, стоял красавчик Шелти. Он был изможден, перемазан с ног до головы какой-то дрянью — то ли копотью, то ли дегтем, а волосы его были слегка всклокочены.
Но при этом Шелти… преспокойно брился опасной бритвой, глядя в карманное зеркальце и насвистывая что-то крайне беззаботное!
Левая, уже выбритая щека, была исполосована линиями мыльной пены и украшена двумя свежими порезами.
По правой, заросшей миловидной русой бородкой, сейчас как раз гуляла бритва.
— Прошу меня простить. Не успел подготовиться к встрече… — сухо сказал изобретатель.
Не говоря ни слова, Рутгер подошел к нему и крепко, по-отечески, обнял.
Как рад он был! Как счастлив видеть героя целым и невредимым! Как горд, что его план сработал!
— Ну ты заставил нас поволноваться, дружище! — воскликнул Буджум и, дождавшись, когда Рутгер отойдет в сторону, едва не задушил кудесника Шелти в медвежьих объятиях.
— Неужели… — пробормотал Рутгер, рассматривая блестящую поверхность Предиктора. — Неужели ты всё исправил?
— Совершенно верно! — скромняга Шелти просиял, как бриллиантовое колье на высокой груди императрицы Паулины. — Я выбросил кое-какие узлы, склеил разбитые детали и кое-как спаял оторванное… Теперь предсказательной машине вновь можно задавать вопросы!
— Про Голубой Шар? — с надеждой спросил Буджум.
— Да. Но… — Шелти чуть помедлил, размышляя. — Но для начала мы должны убедиться в его общей, так сказать, вменяемости…
— То есть?
— То есть мы должны задать вопрос, ответ на который нам очевиден. И который продемонстрирует не только общую работоспособность Предиктора, но и его, так сказать, адекватность потоку событий… Я как раз собирался сделать это после бритья. Но — не успел…
— А что спросить? Может, “Как тебя зовут?” — предложил Рутгер. — Если он ответит “Предиктор”, тогда все нормально. А если, скажем, “Зайчик” или “Боевая машина любви” — значит машина безумна… Как и вся проклятая Праймзона!
— Хорошая идея, — дипломатично согласился Шелти. — Но что если предыдущий хозяин Предиктора и впрямь называл его Зайчиком?
— Ты смеешься?
— Отнюдь. Вы себе даже представить не можете, до чего своеобразная публика — изобретатели.
— Почему “не представляем”? С тобой-то мы знакомы! — подмигнул Шелти Буджум.
Меж тем Рутгер волновался за Фриду с Людвигом, которые остались наверху. Поэтому он поторопил Шелти:
— В итоге, что предлагаешь спросить ты?
— Спросите у Предиктора, где он сам, по его мнению, сейчас находится. Так мы заодно узнаем, не является ли наш механический друг пространственным идиотом. Ведь нам от него, в конечном счете, надо получить сведения о местоположении Голубого Шара!
— Что ж… Идея недурна!
После этого лорд Данзас написал на листе бумаги крупными, четкими буквами: “Где ты находишься, Предиктор?”
Лист бумаги сожгли, пепел аккуратно собрали — в точности так, словно собирались в будущем восстановить его при помощи палингенеза.
Затем собранный пепел Шелти отнес к Предиктору и засыпал в серебряное жерлице вопросоприемника. После чего закрыл вопросоприемник крышкой, открыл вентили подачи прайма и…
— Знаете, на всякий случай, — сказал изобретатель через плечо, — отойдите-ка подальше.
— Да вот еще! — начал было вредничать Буджум. — После всего, через что мы прошли, бояться какой-то машины…
Но не успел Рутгер урезонить молниеносного, как тот вдруг запнулся и на удивление вежливо урезонил себя сам:
— …Пожалуй, именно после всего, через что мы прошли, я должен признать твою безусловную правоту, друг… Идемте, хозяин, спрячемся за вон той колонной.
Рутгер, удивленно усмехнувшись неожиданно проснувшейся сдержанности легендарно несдержанного Буджума, не заставил себя просить два раза.
Удостоверившись, что хозяин с Буджумом удалились на безопасное расстояние, изобретатель последовательно подал вперед четыре блестящих рычага.
Затем он провернул два штурвальчика.
И, когда недра Предиктора отозвались тревожным гулом, налег обеими руками, а заодно и всем телом на громадную клавишу из чугуна, на которой было еще при отливке написано рельефными буквами: “ДАТЬ ВОПРОСУ ХОД”.
С алчным присвистом Предиктор всосал пепел из вопросоприемника.
Было видно, как серые пылинки проскользнули по витым стеклянным трубкам и исчезли в недрах машины.
Вскоре пришли в движение все тяжелые части: шестерни, маховики, шатуны, какие-то совсем непонятные барабаны со множеством хаотически разбросанных по поверхности крючочков, и перфорированные диски со столь же хаотичным рисунком крохотных отверстий.
Если бы не напряжение прошедшего дня, Рутгер нашел бы, что Предиктор думает, в сущности, достаточно быстро. Но из-за постоянного чувства близкой опасности бег минут во внешнем мире каждый раз как бы замедлялся, будто его самого, лорда Данзаса, облили “жидким временем”…
Рутгер уже устал ждать, когда стрелка Предиктора дрогнула и, с мелодичным “дзинь!” перебросившись по кругу почти на пол-оборота, показала первую букву.
“Дзинь!” — и стрелка была уже на второй букве.
“Дзинь! Дзз-зинь!” — металась стрелка взад-вперед по алфавиту.
Полностью погруженный в происходящее Шелти методично записывал ответ Предиктора.
Так что когда Рутгер и Буджум, не дожидаясь приглашения изобретателя, подошли к нему, в его блокноте для расчетов уже имелась запись: “Арсенал Аллефо…”
— Арсенал Аллефора, — произнес Рутгер вслух. — Что ж, не поспоришь! Абсолютно точный и полный ответ! Эге, друзья мои, нам, кажется, улыбнулась удача!
Преисполнившийся энтузиазма Шелти зааплодировал, Буджум — счастливо расхохотался.