Выплыли павами молодые девчонки, босиком, в широких развевающихся рубахах с длинными рукавами, спускавшимися к низу на пол-локтя от кисти. Взмахнули руками, ровно крыльями, закрутились, запели:
Мы тебя, пятницу,
Жили-дожидали,
Неделю всю,
Весну-красну,
Все лето тепло,
Всю зиму холодну,
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Окружающие подпевали, надвинув на лица маски:
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Все чаще звучали бубны, заливисто выводила свирель, громко пели девчонки, все быстрее кружились, размахивая рукавами… Затем запрыгали через горящий очаг: сначала девчонки, затем — все остальные, включая Олега Иваныча — а что такого, после варева-то испитого он хоть через избу мог перепрыгнуть, запросто!
Потом пошел хоровод. Кружили по нарастающей, все быстрее, под частые удары бубнов.
— Лель! Лада! Лада! Лель! — кричали, кружась, девчонки.
— Тур! Ярило! Ярило! Тур! — вторили им музыканты, одетые в звериные шкуры. Весело было… и вместе с тем страшновато как-то.
Чувствовал Олег Иваныч, как засасывает его неведомая колдовская сила, веселит грешную душу бесовскими плясками, кружит в богопротивном хороводе. Чувствовал — но ничего поделать с собою не мог, просто не в силах был вырваться. Вместе со всеми кричал, подпрыгивая:
— Тур! Ярило!
— Лада! Лель!
А в это время кружили во чистом поле всадники в тегиляях. Буран унялся уже, стих, замело снегом все пути-дороженьки — вот и кружили, искали…
— Глянько, Митрий, — один из всадников тронул козлобородого за рукав. — Вон, у кустов… человек!
— Человек? А-ну, поскакали… Словим!
Притащили трясущегося от страха странника. Злохитро искривился Митря:
— А ведь не пешком ты сюда пришел, человече? Сани где? И второй, что в санях с тобой был? Говори, тварь, не то на куски порубаем!
Раскололся странник, не выдержал. Побежал впереди, дорогу указывая. По полю к лесу, мимо дуба, тряпицами да колокольцами украшенного…
А в капище все плясали!
Все быстрее кружились, подпрыгивая, хотя, казалось, куда уж быстрее-то?
Вдруг разом оборвали ритм бубны. Протяжно взвизгнув, стихла свирель.
Вышли к очагу девы. Ноги заголив, достали из-под рубах куклы соломенные, в мужские да женские одежды наряженные. Швырнули в очаг — занялось веселое пламя. Пали на колени, кричали:
— Зайца!
— Зайца хотим! Да прииде!
Олег Иваныч, плечами пожав, удивился — при чем тут заяц…
А притом!
Вот наконец явился Заяц-то!
Здоровенный, голый по пояс, парень. На голове обшитая мехом маска с длинными ушами, на поясе… Спереди, на поясе, висел деревянный, огромных размеров член… тот самый фаллический символ!
— Заяче! Заяче! — заорали вокруг.
Вновь ударили бубны.
Лежащие на полу девки вскочили, скинув рубахи, закружились вокруг Зайца жарким нагим хороводом. Ух, и девки! Тонок стан, высоки груди… широкие серебряные браслеты блестели на тонких запястьях… Появились и еще какие-то, в шкурах. Торчала из каждой шкуры длинная палка-жезл с птичьей клювастой головой на конце. Обступив пляшущих вокруг Зайца девок, пришедшие стали «клевать» их, стараясь попасть девчонкам в голову. Попадая, радостно кричали. Иногда промахивались, ударяя танцовщиц по голым плечам. Выступила кровь, каплями падала на пол — девы не чувствовали боли, кружась в убыстряющем танце…
— Тур! Ярило!
— Лада! Лель!
Кое-кто уже не выдерживал, падал на пол, отползал к лавкам, шевелил еле слышно губами:
— Да погаснет очаг в моем доме, пусть змеи и ящеры совьют свои гнезда в нем. Да не примет земля мои кости…
Кто мог — скакал еще.
— Тур! Ярило!
— Лада! Лель!
Крутящийся близ очага волхв выставил перед огнем большую глиняную корчагу. Отогнав танцовщиц, размахнулся длинным узорчатым жезлом…
Треск!
И все стихло!
Смолкли свирель и бубны, в изнеможении упали на пол нагие девы. Только Заяц с деревянным фаллосом молча поклонился волхву и принял от него протянутый корец с остатками варева.
И в этот миг ворвался с улицы сторож:
— Чужие, братие! Чужие! Чу…
Крик застрял в его широкой груди. Охнув, сторож повалился на пол. В спине его торчала стрела!
Тут же в распахнутую дверь полетели горящие головни. Капище запылало, подожженное изнутри и снаружи! Огонь быстро разгорался, вот уже целый угол был объят бурным пламенем…
Спешившиеся всадники в тегиляях с луками в руках окружили избу, готовые поразить любого, кто дерзнет выбраться из огня.
— Ну, посмотрим, как им помогут их богомерзкие духи, — ухмыльнулся козлобородый Митря.
Внутри капища от дыма становилось трудно дышать. Но никакой паники не было. Сняв маски, язычники быстро, но и без особой торопливости, одевались, поплотнее запахивая полушубки. Парни поигрывали дубинами и ножами. Двое из них, по знаку волхва, откинули крышку подпола. Пахнуло холодком, от потока воздуха взвилось в дальнем углу пламя.
Один за другим все присутствовавшие на русалии — именно так, вспомнил Олег Иваныч, назывались подобные богомерзкие игрища — проворно спустились вниз по узкому бревну с перекладинами. Последний — здоровенный молодой парень — Заяц — осторожно опустил крышку, заперев ее изнутри массивным засовом. И почти сразу обрушилась крыша…
Подземный ход! Ну конечно, как же ему не быть здесь, в тайном языческом капище. Вероятно, выход где-то неподалеку, в лесу. Низкий земельный свод, поддерживаемый массивными бревнами, темень. Лишь впереди — дрожащий свет факела…
Олег Иваныч не мог бы сказать точно, как долго они шли, скорее всего, не прошагали и ста саженей, как вдруг передние резко остановились. Амбал-Заяц, сжимая в руках рогатину, прошел вперед, осторожно отодвигая женщин. За ним подался и Олег Иваныч, любопытно стало — что там?
А там был медведь!
Или медведица…
Бурый, огромных размеров зверь сладко спал, устроив себе берлогу прямо на выходе. Видно, давно не приходилось язычникам пользоваться подземным ходом. И что теперь делать? Хищника было не обойти никоим образом! Копать вверх свод? Попробуй докопайся, да и нечем. Тем более — и время весьма ограниченно. Те, наверху, наверняка поищут после пожара трупы. О подземном ходе тупой не догадается.
Заяц переглянулся со старым волхвом. Тот чуть заметно кивнул. Подошел ближе к медведю и… размахнувшись рогатиной, со всей силы ткнул ее в левый бок зверя.