— Старинная кровать была, — поясняет она, — и, потом, я ведь с самого детства вверх не особо тянулась… так что хватало. Вот у отца с мамой кровать действительно была еще огромнее… — запнулась, отвернулась.
Я перекатился, сел рядом.
— Прости, — зашептал. — Не хотел напоминать… вышло так… по-дурацки.
— Все в порядке, — улыбнулась она мне, а в глазах бусинки слез горят. И вдруг неожиданно: — Хочешь, шею помассирую?
— Давай.
Очень даже кстати она это предложила. Считай, с утра я головой вертел… так что мышцы впрямь ноют и вполне чувствительно.
Растянулся снова на кровати, Стаська на меня сверху уселась и начала разминать потихоньку. Честно говоря, не очень-то это у нее получалось — пальчики тонкие, нежные, а вот с силой проблема.
И все равно… минут через пять чувствую — размягчаюсь, расплываюсь, утекаю куда-то…
— Стась, — еле пробормотал, — если ты еще продолжишь, то потом будешь меня по всему полу с тряпкой в ведро собирать.
— Переворачивайся… утекун.
Лег на спину… она на меня вновь забралась… хе, думаю, хорошо, что на живот, а не ниже. А то конфуз мог бы выйти… или не выйти?
Смотрю на нее… и вдруг, как волной захлестнуло, с головой — понял!
Осторожно так руку поднял и — хлоп, — прижал ее ладошку к шее.
— Ну что, Эрик, — улыбнулась она… — Отпусти…
— Сейчас…
А сам гляжу на искорки в ее глазах… разгорающиеся и понимаю, что нет, не отпущу. Ни за что на свете не отпущу.
— Стаська… Анастасия…
Вторая ладошка справа, чуть пониже ребер на меня легла тихонько, вверх медленно скользнула и обняла за шею, напротив первой, что я прижимать продолжал. А потом зажмурилась моя девочка и начала потихоньку ко мне наклоняться… пока ее губы с моими не соприкоснулись.
Я еще испугаться успел — целоваться ведь не умею, как бы чего… а потом все на свете забыл.
Первый в моей жизни поцелуй… Было это — даже не знаю, как и словами передать. Словно пьешь что-то вкусное бесконечно, пьянящее, а на вкус — клубничное мороженое, только горячее и одновременно — как первая затяжка после хрен-знает-сколько-курева-не-было.
Долго мы так друг друга «пили». Минут… не знаю, сколько!
Наконец разлепились.
— Стась…
— Нет, — перебила она меня. Зашептала жарко в ухо: — Не надо. Ничего не говори! Просто… просто люби меня. Люби!
Что я, что она — одежду чуть ли не в секунду сорвали. Я покрывало заодно с одеялом отбросил, лег. Она рядом вытянулась… и простынка, — то ли атласная, то ли шелковая, хрен их разберет, знаю только, что никогда прежде на такой лежать не доводилось, — захрустела под телом ее вкусно. Еле-еле сдержался, чтобы зверем не накинуться, — сообразил вовремя, что мне в данный момент лучше удаль свою подальше засунуть… в то самое единственное укромное местечко, которое у голого мужика имеется.
— Стаська… до чего же ты красивая!
По правде говоря, я большую часть ее толком не видел — угадывал. Освещения-то всего — блики с улицы. Так что более-менее видны были только личико, да часть плеча левого… до соска.
Смотрю и думаю — черт, какое же она все-таки еще дите! Сиськи… то есть груди, совсем еще маленькие — у хорошего заряжающего и то в этих местах больше выпирает. И вообще вся она тонкая такая, хрупкая — даже трогать страшно, не говоря уже о том, чтобы чего-то более энергичное совершать.
А с другой стороны, соображаю, нечего мне, олуху, к аристократке в хрен знает каком поколении с кобыльей меркой подступаться. У них же стандарт породы другой совсем, тут необъятность зада, да диаметр вымени не в цене! А вот утонченность, — от слова «тонкий» — как раз наоборот! Так что правильно все у девочки моей, а я дурак, дурак, дурак!
Протянул руку медленно, осторожно, словно к игрушке новогодней, шарику стеклянному типа «мыльный пузырь», коснулся ее легонько самыми кончиками пальцев чуть ниже груди, вниз провел… там осмелел и на бедро уже всей ладонью залез. Вернулся вверх… а вообще, думаю, вымя выменем, но вот такие маленькие грудки тоже свою прелесть имеют — в руку, например, просто замечательно укладываются!
Выше правая рука подниматься не желала. Пришлось изворачиваться — освободил левую, вытянул, по щеке провел… скользнул дальше, в волосы всей пятерней зарылся… притянул к себе.
— Э-эрик…
Волосы по всей моей груди рассыпались… щекочут забавно… а губы ее по щетине на подбородке прошлись и вновь до моих добрались.
— Meine Liebe…
— Милый мой…
Легкая она, словно пушинка… маленькая моя девочка-женщина, женщина-девочка. Ни у кого такой нет! И не будет, потому что она одна-единственная была и есть во всей этой вселенной чертовой и одна эта теперь — моя!
— Принцесса моя…
Жаркая, податливая… и только когда я, совсем уж осмелев, вниз лапой своей сунулся — замерла вдруг, напряглась, затвердела, словно броня.
— Эрик, — выдохнула, — я… я боюсь. Очень боюсь. После всего… всего, что было. Пожалуйста… будь со мной нежным! Прошу тебя…
Мне в первый миг пошутить захотелось, — мол, подруга, какой же ты нежности от панцерника захотела? Мы ж в постели как наша техника — ствол нацелил и вперед!
Только шугка эта идиотская даже не в горле — в груди где-то намертво застряла. А взамен нее совсем иные слова родились.
— Не бойся, — шепнул ей, — не надо больше бояться. Теперь — не надо. Пока я рядом с тобой… доверься, прошу… и все хорошо будет! А то, плохое — забудется! Это же просто сон был, малыш, страшненький такой сон, а сейчас он закончится. И дальше все-все будет хорошо. Обещаю.
— Обещаешь? Честно?
— Да.
И, как сказал я это «да», чувствую — начал напряг её пропадать, растворяться. А тело под моей рукой становилось все мягче, податливей. Погладил чуть осторожно, для пробы — замерла на миг, а потом дальше размягчаться пошла.
— Все будет хорошо, — зашептал, будто заклинание какое. — Все будет хорошо, только не бойся. Не надо бояться. Не надо.
— Я не боюсь…
Чего не ожидал — так это что сам таким тяжелым окажусь… когда всей тушей на один локоть… потому как вторая рука занята была.
Сразу вспомнилось, как я тащил из горящего панцера Вольфа Кнопке. Он был без сознания, я тянул его левой за воротник комба, — в правой у меня был пистолет, тогда еще парабеллум, — тянул изо всех сил, а Вольф, гад, застрял в люке… и рядом, из соседнего, вдруг выплеснулся ревущий огненный столб. Я заорал, казалось, на все поле, и все-таки выдернул его, стащил вниз, к нам подскочил Вилли, заряжающий и, держа перед собой куртку, рухнул пузом на нижнюю часть Вольфа, которая была одним сплошным костром… Вольфу тогда просто чертовски повезло, что ничего не успело прогореть.