Солнце ушло на покой, красное небо постепенно багровело, становилось темно-вишневым, словно остывающее железо. День перетек в вечер, тот длился, чистый и светлый, долго, но незаметно и он, оставаясь вечером, все больше приобретал черты такой же чистой и светлой ночи.
Очень медленно проступила бледная луна. Оказывается, она уже давно была на небе, но стеснялась показываться при роскошном закате, а теперь, когда все краски погасли, неспешно наливалась призрачным холодноватым светом. Зажглись первые звезды, яркие, холодные, как мелкие льдинки, но вечер оставался теплым, и от звезд тоже нисходила свежесть и живитель-ная прохлада.
Все трое долго сидели за накрытым столом, любовались закатом. Ляна наконец поднялась из-за стола. На губах ее блуждала рассеянная улыбка.
— Я постелила вам в правой половине, — сообщила она. — Вы проделали долгий путь, отдыхайте.
— Как наши кони? — поинтересовался Олег.
Скиф дернулся, виновато посмотрел на Олега. В самом деле, как это он, воин, не подумал в первую очередь о конях?
Ляна засмеялась:
— Они отдыхают уже. Расседланы, накормлены. За них не беспокойтесь.
Олег кивнул, что-то ему и раньше подсказывало, что за коней беспокоиться не надо. И вообще в этом доме беспокоиться не стоит. Ни о чем.
Он рухнул на ложе, с наслаждением вытянулся во весь рост. Внезапно засмеялся. День был нелегкий, но в теле ни капли усталости. Странным образом растворилась, выветрилась, испарилась. Даже заботы и тревоги исчезли, как гнилой туман на восходе ясного солнышка. Он снова силен, в теле с удовольствием перекатываются мышцы.
Верный привычке покопаться в себе, он порылся, но только и обнаружил, что просто счастлив. Беспричинно, как бывает счастлив человек, когда выходит из хмурого дождливого утра, а перед ним распахивается залитая солнцем изумрудно-зеленая долина с цветущими маками и тюльпанами, где носятся игривые лани, ходят величавые круторогие олени...
Скиф выглянул в окно, отошел на цыпочках и, понизив голос, сказал таинственным шепотом:
— Я ей не говорил, что я — сын тцара!.. Вот она удивится и будет счастлива, когда я верну себе законное право на трон! Когда моими будут не только конь и топор, а обширные земли с городами и селами. Когда я возьму ее под руку и введу в огромный дворец, где даже двери украшены серебром и золотом...
Он прерывисто вздохнул, глаза медленно померкли. Олег сочувствующе ударил по плечу, подошел к окну.
С этой стороны тянется небольшой двор, огороженный, чтобы не забредали соседские козы, но дальше за деревьями просвечивает поверхность небольшого пруда. С одной стороны воды в лунных лучах блестят округлые валуны, похожие на спины исполинских черепах, с другой — золотой песок, что сейчас переливается призрачными искорками.
— Чудесная девушка, — выдохнул он. — Просто чудесная.
— Заметил?
— Как не заметить? Но ты... не обольщайся.
Скиф дернулся, переспросил:
— Ты о чем?
— Не обольщайся, говорю. Не обольщайся насчет своего происхождения, знатности, прав на трон... Ты настолько считаешь себя выше Ляны, что даже стесняешься общения с нею!
Скиф смутился, поерзал, отвел взгляд в сторону:
— Ну, ты что-то придумал...
— Брось, — посоветовал Олег. — Брось. Как и всю ту дурь, что ты снисходишь к ней. Это тебе повезло, дурило. Твое счастье, что она живет так уединенно, в таком уголке, куда никто не забредает. Был бы это городок на перекрестке дорог, слава о ее красоте и целомудрии уже разнеслась бы по свету. И здесь бы уже обивали пороги послы от настоящих властелинов своих стран, перед которыми и земли Миш, и Гелония — не больше кротовых кучек. И не видать бы тебе Ляны как своих ушей.
Скиф непроизвольно потрогал ухо, с неловкостью засмеялся, но смех звучал натянуто, а глаза из изумленных сразу стали тревожными.
— Олег, что ты такое говоришь?
— Мне со стороны виднее, — заметил Олег. — Да и повидать я успел больше.
В его словах прозвучала затаенная горечь. Скиф уловить ее успел, но кто думает о другом, когда вот он сам, самый любимый и замечательный, спросил живо:
— Считаешь, что должен побыстрее закончить все это... с Миш и Агафирсом?
— Считаю, что тебе надо крепче держаться за такое чудо, — сказал Олег. — Ладно, иди... Я хочу спать. Скиф замялся:
— Куда... идти?
— А это уж сам догадайся, — ответил Олег И повернулся лицом к стене.
Через мгновение Скиф услышал ровное сильное дыхание спящего человека. Поколебавшись, он решил считать, что мудрец послал его вовсе не к чертовой матери, на цыпочках пошел к двери, тихонько отворил и пропал в ночи.
Прайдер и Сын Молнии вернулись в город, где Сын Молнии еще вчера снял комнату. На всякий случай, как он сказал. Обычно это оказывалось лишним, но сейчас пришел как раз тот случай. Прайдер снял мешковину с клетки, белый голубок беспокойно забегал по жердочке.
— Может быть, — предположил Сын Молнии уже безнадежным голосом, — все-таки справимся сами?
— Нет, — отрезал Прайдер. — Я противников чую. Настоящих противников.
Он торопливо написал записку. Сын Молнии с убитым видом вытащил из клетки испуганную птицу:
— Вот уж не думал, что это пригодится!
— Я тоже не думал... Держи лапу. Да не свою, дурак! Примотай ниточкой, а то сорвет ветром.
— Говорят, — сказал Сын Молнии с сомнением, — что эти птахи способны лететь быстрее сокола? Или почти с такой же скоростью?
— Брехня.
Он погладил голубя по головке, птица вздрагивала и смотрела круглым испуганным глазом, пыталась высвободить крылья. Прайдер вздохнул, подбросил в синее небо. Захлопали крылья, голубь почти без разворота сразу выбрал направление и понесся стрелой, часто-часто хлопая крыльями.
— Сегодня хозяйка получит сообщение, — сказал Прайдер. — Людей она отыщет сразу же. Говорят, ей даже муравьи золото носят! Так что дня через два-три надо встречать подмогу.
Сын Молнии сказал мечтательно:
— А мы сейчас в корчму?
— Вечером, — отрезал Прайдер. — А пока даже не мечтай. Вернемся, посмотрим. Может быть, нам еще покажется мало... присланной помощи.
Олег утром чихнул от солнечного зайчика на верхней губе, проснулся. Во всем теле ощущение силы, свежести, словно спал трое суток подряд. Даже тяжелая мысль, что нет магии, что он без магии, что беспомощен, уязвим, жалок... не показалась такой уж тяжелой. Подумал в который раз, что если остальные как-то живут, то он с его умом, силой и осторожностью обязательно что-то да придумает.