Единственный выход для него — быть тише воды, ниже травы, и сделать все возможное, чтобы не допустить названных нами людей к скамье присяжных.
— У меня есть ещё кое-кто на примете, — говорю я. — Давай часов до десяти поохотимся, а потом встретимся в конторе. Лады?
— Лады, — усталым голосом отвечает Дек, актерское мастерство которого растет с каждой минутой.
Мы вешаем трубки, и четверть часа спустя звонит мой телефон. Смутно знакомый голос произносит:
— Могу я поговорить с Руди Бейлором?
— Я у телефона.
— Это Билли Портер. Сегодня вы заезжали в наш магазин.
Билли Портер — белый мужчина, который ходит на службу в галстуке и занимает пост менеджера в одном из магазинов «Вестерн авто» [9]. По нашей десятибалльной шкале он едва тянет на единицу. Он нам ни за какие коврижки не нужен.
— Да, мистер Портер, спасибо, что позвонили.
На самом деле это Мясник. Он согласился поучаствовать в нашем розыгрыше. Рядом с ним Дек; они сейчас, должно быть, прижимаются друг к другу в тесной будке, пытаясь согреться. Мясник, расчетливый профессионал, уже побывал в магазине «Вестерн авто» и посоветовался с Портером насчет зимних покрышек. Он старательно имитирует его интонации. Больше они никогда не встретятся.
— Что вы от меня хотели? — ворчливо спрашивает Билли-Мясник. Мы уговорились, чтобы поначалу он держался поершистей, но быстро оттаял.
— Видите ли, я хотел поговорить с вами о судебном процессе. Вам должны были прислать повестку. Я адвокат одной из сторон.
— А… это не противозаконно?
— Нет, все нормально, но только лучше никому не говорите. Дело в том, что я представляю женщину, сына которой угробила страхования компания «Прекрасный дар жизни».
— Угробила?
— Ну да. Парнишке требовалась срочная операция, а эти мерзавцы отказали ему в деньгах на лечение лейкемии. Три месяца спустя он скончался. Мы подали иск. Мы очень рассчитываем на вашу поддержку, мистер Портер.
— Да, ужасный случай.
— Самый трагичный за всю мою практику, мистер Портер, а я их немало перевидал. На этом «Прекрасном даре жизни» пробы негде ставить, извиняюсь за выражение. Они уже предложили двести тысяч баксов отступных, но мы хотим взгреть их по-настоящему. Мы хотим добиться компенсации ущерба в огромных размерах, и для этого нам нужна ваша помощь.
— А вы уверены, что меня изберут? Мне вообще-то нежелательно работу пропускать.
— Мы должны выбрать двенадцать человек примерно из семидесяти — вот пока все, что могу вам сказать. Пожалуйста, помогите нам.
— Хорошо. Я сделаю все, что в моих силах. Но только слепым орудием ни в чьих руках я быть не желаю — зарубите это себе на носу.
— Да, сэр. Спасибо.
* * *
Дек возвращается в контору, и мы съедаем по сандвичу. Еще дважды затем он отлучается и звонит мне из автомата. Мы подбрасываем в топку ещё несколько имен людей, с которыми якобы говорили, и которым теперь не терпится наказать «Прекрасный дар жизни» за совершенное злодеяние. Мы усердно стараемся создать у наших слушателей полное впечатление, будто мы только и делаем, что обиваем пороги возможных членов жюри, нарушая все мыслимые каноны профессиональной этики. И эта мышиная возня, за которую меня должны бы на всю оставшуюся жизнь отлучить от адвокатской деятельности, происходит накануне того самого дня, когда все получившие повестку кандидаты должны впервые появиться в зале суда!
Из шестидесяти с лишним людей, которые преодолели бы первое отборочное сито, мы ухитрились набросить тень сомнения на добрую треть. Причем в это число попали почти все из тех, кого мы больше всего опасались.
Держу пари, что этой ночью Лео Драммонд не сомкнет глаз.
Первые впечатления зачастую играют решающую роль. Кандидаты в присяжные собираются в зале от половины девятого до девяти утра. Они нервно минуют деревянные двустворчатые двери, потом робко шаркают по проходу, озираясь по сторонам и едва ли не с трепетом рассматривая непривычную обстановку. Для большинства из них это первое посещение зала суда. Мы с Дот сидим вдвоем бок о бок за нашим столом, глядя, как заполняются людьми обитые мягкой тканью скамьи со спинками. Судейское место у нас за спинами. Передо мной на столе один лишь блокнот и больше ничего. Дек устраивается на стуле возле барьера, за котором рассаживаются кандидаты в присяжные. Мы с Дот перешептываемся, я пытаюсь улыбаться. Я отчаянно храбрюсь, но все поджилки трясутся, а под ложечкой неприятно сосет.
За столом защиты через проход от нас — обстановка совершенно противоположная. Там восседают пятеро закованных в черное людей с каменными физиономиями, а стол полностью загроможден какими-то бумагами.
Я разыгрываю карту «Давид против Голиафа», и игра уже начинается. Будущим присяжным первым делом бросается в глаза, что противник во много раз превосходит нас числом, амуницией и богатством. Эта бедняжка, моя клиентка, что испуганно жмется ко мне — такая хрупкая и беззащитная! Куда нам тягаться с этими напыщенными толстосумами!
Только теперь, когда сроки предоставления документов суду истекли, я окончательно убедился в том, насколько ни к чему было «Трень-Брень» отряжать целых пятерых своих адвокатов на защиту «Прекрасного дара». Причем — далеко не худших. Просто удивительно, неужели сам Драммонд не понимает, насколько неблагоприятное впечатление производит их команда на будущих присяжных? Наверняка у его клиента совесть нечиста, коль скоро защищать его от одного-единственного меня собирается целая армия!
Сегодня утром ни Драммонд, ни его лизоблюды со мной не разговаривают. Мы, правда, носом к носу не сталкиваемся, но презрительные взгляды и брезгливые усмешки недвусмысленно говорят мне: эти честные и благородные люди возмущены моим недостойным поведением. Попыткой закулисных переговоров с присяжными. Драммондовцы настолько шокированы, что не знают, как со мной быть. После прямого воровства из кармана клиента, попытка сговора с кандидатами в присяжными — должно быть, самый смертный грех, который способен совершить адвокат. Сродни тому, чтобы установить подслушивающее устройство в телефонный аппарат противника. Вот почему мне смешно читать на их постных рожах праведное возмущение.