Вздохи и стоны, женское хихикание и мужские крики, скрип пружин кроватей – все это ясно долетало до ее ушей. Она бессильно лежала на постели, вся разбитая, повторяя полузабытые молитвы, в которые уже не верила.
Снаружи донесся цокот высоких каблучков – кто-то поднимался из холла. В замке повернулся ключ, затем открылась дверь. Мелисса приподняла голову с подушки. Там стояла Кэйт, с холодной маской гнева на лице. Закрыв за собой дверь, она склонилась над Мелиссой.
– Ты прекрасно выглядишь, протеже. Мелисса уронила голову назад и молча уставилась на трещину в потолке.
– Твой покровитель здесь.
Пленница содрогнулась. Вопреки намерению лежать смирно, она приподняла плечи и задергалась в растяжках.
– Этим ты ничего не добьешься, – усмехнулась Кэйт. – Леди Гермиона покупает только самый лучший шелк. Прочный как ременная упряжь.
Она прошлась по комнате.
– Его можно только разрезать. Может быть, это сделает твой покровитель… – она указала Мелиссе на серебряные ножницы, лежащие на прикроватном столике, – …но только если ты обольешь слезами свои бледные щеки и пообещаешь ему упасть перед ним на колени и целовать его ноги.
Мелисса отвернулась.
– А если не пообещаю, он убьет меня?
– Убьет тебя? – Кэйт громко расхохоталась. Словно вихрь черного кружева она пронеслась из угла в угол и, плеснув себе немного бренди, залпом проглотила. – Женщины от этого не умирают, – она подняла бокал к потолку: – В конце концов, Бог тоже мужчина. Он не допустит, чтобы испортили удовольствие другому мужчине.
Мелисса не ответила.
– Удовольствие, – губы Кэйт искривились на этом слове. Она вернулась к кровати, где лежала Мелисса. – Хочешь заставить их сначала хорошенько побегать за ним?
– Да, – Мелисса вскинула голову.
– Знаешь, это у тебя никак не получится.
– Я попробую.
– Тебя побьют, если поймают.
– Может быть, меня не поймают.
Кэйт встряхнула головой и взяла ножницы. Когда до растяжек Мелиссы остался какой-то дюйм, она остановилась:
– Когда тебя поймают, ты расскажешь, кто тебя выпустил.
– Нет, – Мелисса в отчаянии вытянула шею. – Меня не поймают. Я лучше убью себя!
Кэйт убрала ножницы и медленно покачала головой:
– Пожалуй, я не буду этого делать.
– Прошу тебя! – захрипела Мелисса. – Сделай это, сделай! Разрежь их и отпусти меня. Я или освобожусь, или умру – клянусь тебе.
– Но все-таки обещай мне…
– Я никогда не скажу, что это сделала ты. Никогда, клянусь Богом.
– О, это великая клятва, – презрительно усмехнулась Кэйт.
Когда она подсунула острие ножниц под шелк, кончик оцарапал запястье Мелиссы. Капелька яркой крови выступила на белой коже. Обе в оцепенении уставились на нее.
– Извини, – пробормотала Кэйт.
– Я ничего не почувствовала.
Кэйт разрезала другие три растяжки у столбиков кровати более удачно. Не прошло и минуты, как Мелисса освободилась. Рассудок побуждал ее вскочить на ноги и выбежать прочь из комнаты, но на деле она сумела только сесть и с усилием свести перед собой руки. С гримасой боли она сдвинула ноги вместе и спустила их с кровати.
Кэйт отступила от нее на шаг:
– Твое тело слишком затекло, чтобы ты могла двигаться, – проворчала она. – Зря ты все это затеяла, а я зря потратила время.
Мелисса с трудом поднялась на ноги и пошатнулась.
– Через минуту все пройдет, – сказала она.
– У тебя и есть не больше минуты, – Кэйт шагнула к двери и выглянула наружу. – В коридоре пусто.
– А как же одежда? – Мелисса сделала несколько шагов от кровати. Ее голова кружилась, перед глазами расплывались черные пятна. Она глубоко вздохнула, чтобы не потерять сознание.
– Что – одежда?
Мелисса уставилась на свои бедра, просвечивающие сквозь бледно-голубое кружево.
– Я же почти голая.
– Если не хочешь попытаться, ложись обратно. Он будет приятно заинтригован, увидев, что ты ждешь его.
Мелисса стащила с кровати простыню и завернулась в нее. Она засунула угол за верхушку корсета и перебросила другой край через плечо на манер тоги. Затем она, осторожно переставляя ноги, добралась до бренди.
Жидкость расплескалась, пока Мелисса наливала ее, но большая часть все-таки попала в бокал. Выпив все залпом, Мелисса почувствовала, что онемение в руках быстро проходит. Спирт обжег ей горло, глаза заслезились, но она сдержала кашель и не издала ни слова жалобы.
– Покажи мне, где задняя дверь.
– Здесь нет задней двери, – пожала плечами Кэйт.
– Нет черного хода?
– Леди Гермиона не любит, когда кто-нибудь сматывается тайком, не уплатив денег. Еще она не любит, когда девочки пытаются сбежать.
– А окно?
– Все окна наглухо замурованы.
– Значит, мне придется выбираться отсюда через салон. – Мелисса задрожала каждым суставом. Ее зубы застучали, желудок сжался, словно бренди сожгло его. Она сглотнула, потому что оно готово было выскочить обратно.
– Идем за мной. – Кэйт взяла ее под руку.
Дьявольское наслаждение озаряло ее лицо, когда она вела Мелиссу по коридору. Они завернули за угол и вышли на верх широкой лестницы в ярко освещенном коридоре. Кэйт отступила вбок и издевательски поклонилась:
– Салон внизу.
Мелисса услышала музыку и звуки разговоров. Она попятилась назад.
– Удачи тебе, – злобно засмеялась Кэйт. – Не забудь, ты обещала не выдавать меня.
– Я не выдам.
Кэйт открыла дверь в свою комнату и прислонилась к косяку.
Мелисса неподвижно стояла в коридоре. Кровь стучала у нее в висках. На стене появились две тени, за ними последовали их создатели. Дородный мужчина в вечерней одежде, отдуваясь, поднимался по лестнице, его галстук был развязан и концы свисали на грудь наподобие шарфа. Он широко улыбался своей спутнице – девице в розовом неглиже, а она, смеясь, спешила впереди него. При виде Мелиссы в простыне она замерла на месте. Ее клиент мясистой рукой похлопал ее по пышному заду. Она хихикнула и отпрянула от него.
Мелисса вжалась в стену. Простыня выдавала ее. Без нее она была бы одета точно так же, как другие. Тогда она смогла бы незамеченной спуститься в нижние комнаты. Возможно, Кэйт солгала ей – отсюда должен быть более чем один выход.
Однако она не могла найти его, укрываясь здесь. Пока черноволосая девица ухмылялась как демон, Мелисса сбросила простыню и пошла вдоль перил, безуспешно пытаясь оглядеть комнату внизу. Судя по тому, что доносилось оттуда наверх, там было очень шумно. Это могло оказаться к лучшему – может быть, никто не заметит ее.