– Ну… этому горю я могу помочь, – сказал Павлик, как говаривала младшая Баба Яга Василисе Прекрасной, у которой совершенно размотался клубочек шерсти, подаренный ей средней Ягой.
– Я так и знала! – обрадовалась Анжелка и даже прихлопнула в ладошки. – Говори, Павлик!
Дроздецкий, на всякий случай еще раз откашлявшись, прочистил горло и сказал:
– Все дело в том, что Дашка не может выйти замуж за Горыныча даже при наличии, как ты выразилась, ребенка во чреве.
– Почему? – спросили мы с Анжелкой в один голос.
Уверяю, что вы ни за что не догадаетесь, что мы услышали от Пашки!
А он сказал следующее:
– Потому что она замужем.
После нашего общего и продолжительного молчания Анжелка дрожащим голоском, моментально подпискнувшим фистулой, сказала:
– Вот еще новости… Что значит замужем?
– Когда женщина замужем, это обычно означает, что у нее есть муж, – пояснил ей Дроздецкий.
– Что еще за муж? – уже с трудом прошептала девушка, явно собираясь разрыдаться и упасть с перил прямо за борт беседки. – Ты, что ли? А как же я? Хоть я пока и без ребенка во чреве, но заявление-то уже подано…
– У нас тобой, возлюбленная моя, все в порядке! – Павлик не дал нашей секретарше выпасть из беседки и прижал ее к себе крепче прежнего. – Я с Дарьей в официальном разводе, и никаких претензий она не может выставить ни мне, ни тебе.
– Ничего не понимаю… – опять в унисон проговорили мы с Анжелкой.
Если отбросить большую часть наших эмоций, как то: охи, ахи и возгласы типа «не может быть», оставив только самые выразительные, а также опустить вынужденные повторы в разъяснениях Дроздецкого, то в несколько сжатом изложении смысл нашей с ним беседы представлял собой следующее.
Оказывается, Дашка родилась в глухой деревне Осташково где-то под Архангельском и сразу после школы выскочила замуж за своего одноклассника Петю Мясникова. Расписали их чин-чинарем в местной поселковой конторе и даже свадьбу справили на всю деревню. Семейная жизнь молодых супругов длилась ровно полтора месяца, то есть до того времени, пока Дашка не отчалила поступать в университет Северной Пальмиры. Петя Мясников не был столь умен, сколь его юная жена, а потому остался в своей деревне механизатором. Он был уверен, что, отучившись положенный срок, Дарья вернется в деревню каким-нибудь бухгалтером, сельской учительницей или, на крайний случай, врачом.
Дарья поступила на физико-математический факультет питерского университета, который врачей принципиально не готовит, потом доучилась на программиста, а о Пете Мясникове старалась больше не вспоминать. Сам Петя пытался как-то напомнить о себе заблудившейся в столичных дебрях супруге, но она написала ему пару трогательных писем, где в разных вариациях звучало «прости-прощай навсегда». Ехать в архангельскую глухомань для развода Дашке было не с руки, и она однажды просто «потеряла» паспорт. Новый документ был ей выдан без унизительного фиолетового штампа, связывающего ее с деревенским механизатором. Напоминала о нем только неблагозвучная фамилия. Ее «терять» вместе с паспортом смысла не было, потому что именно под ней Дашка была прописана в университетском общежитии, а также на фамилию «Мясникова» она получала свою повышенную стипендию.
Тут как раз Дашке на одной из вечеринок университетского студенчества подвернулся наш Павлик с питерской пропиской и великолепной фамилией Дроздецкий. Она тут же принялась завлекать неповоротливого увальня всеми доступными средствами и возможными способами. Один из способов заключался как раз в том, что Дашка рассказала Павлу, как в невыносимо глухой деревне Осташково Архангельской области недалекие родители насильно выдали ее замуж за отвратительного извращенца Мясникова. Всплакнув, она рассказала и про «потерянный» паспорт на тот случай, чтобы Павлик защитил ее от Пети, если вдруг что. История получилась такой трогательной, что Павлик страшно влюбился в Дашку уже на сочетании «извращенец Мясников». Он тут же предложил ей свои руку, сердце, квартиру и любую защиту от механизатора. О «потерянном» паспорте клятвенно обещал никому не рассказывать. И не рассказывал вплоть до сегодняшнего дня.
– То есть выходит, что ты женился на замужней женщине? – вскричала возмущенная Анжелка и отодвинулась от него на приличное расстояние, опять чуть не свалившись с перил. – Как ты мог?!
– Влюбился, Анжела… – очень грустно сказал Павлик. – Ты же знаешь, как это бывает…
Анжелка знала, поэтому опять придвинулась к Дроздецкому поближе, для верности взяла его еще и под руку и нетерпеливо спросила:
– Ну а дальше? Дальше-то что?
– А дальше Петя прислал письмо, что поскольку его законной супруги давно нет, то он живет с какой-то Катей – или, может быть, с Машей? – и пусть Дашка его за это не осуждает.
Разумеется, Дашка не осуждала, тем более что на нее Мясников уже не претендовал и развода не требовал. Таким образом, тот скоропалительный брак очень удачно как-то сам собой рассосался, и Павлик с Дашкой заключили новый.
– А Воронцов? – с замиранием сердца спросила я.
– А в Воронцова Дашка влюбилась, когда мы с ней вдвоем устроились работать к Шаманаеву. Впервые влюбилась, по-настоящему, а потому изо всех сил.
– А он?
– А что ему? Тебя, Надежда, тогда у нас еще не было.
– А то, что Дашка замужем, его не останавливало?
– Это ее ничего не могло остановить. Она будто с цепи сорвалась, – сморщился Павел, видимо, вспоминая те непростые для себя времена.
– А почему вы тогда не развелись? – опять спросила я.
– Да потому что Горыныч жениться на ней не собирался, а потом и вовсе пропал из агентства.
– А что Дашка?
– Она пыталась его искать и вроде даже нашла, но он, похоже, послал ее подальше. Дарье пришлось вернуться под мое крыло, поскольку другого пристанища в Питере у нее все равно не было. Из университетского общежития давно уже выписали.
– И ты, выходит, после всего этого кошмара ее простил? – вмешалась Анжелка.
– Простил. Куда было деваться… Мне казалось, что я ее еще любил. Но когда Воронцов появился снова…
– Дальше можешь не рассказывать. – Я погладила Павла по руке, потому что увидела, как опять напряглись его плечи. – Дальше нам все известно.
– Нет… мне все-таки хотелось бы уточнить, – опять фистулой пискнула Анжелка. – Ты, Павлик, со мной, потому что… ну… в общем… с горя, да?
Дроздецкий улыбнулся, своими огромными ручищами осторожно снял с перил тоненькую Анжелку, усадил к себе на колени (что, как вы понимаете, представляло собой чуть ли не акробатический номер), крепко обнял и, не стесняясь меня, нежно сказал:
– Я полюбил тебя, Желечка. Тоже первый раз в жизни по-настоящему.
Я, наверное, оставила бы эту пару и дальше продолжать «дышать свежим воздухом» на жердочке перил, если бы не кое-какие вопросы, которые требовали немедленного разрешения.