– С вами все ясно, – подытожила я. – А вот как быть с Дашкой? Я поняла, что официально она по-прежнему жена механизатора Мясникова. Но как мы это сможем доказать, если у нее давно новый паспорт?
– Над этим стоит подумать, – сказал Пашка, – и сдается мне, что решение лежит где-то на поверхности.
В этот самый момент, когда Дроздецкий уже почти придумал, что надо предпринять против Дашки, в проеме беседки появился Шаманаев и немедленно завопил самым трубным голосом, на какой только был способен:
– А ну-ка, марш все по рабочим местам, пока не уволил!
Анжелка сползла с коленей своего возлюбленного, встав ногами на скамейку, где еще совсем недавно лежали боеприпасы Кочерыгина, резво спрыгнула с нее и бросилась из беседки с душераздирающим криком:
– А тот факс, который вы просили, я уже отправила, так что вы зря беспокоитесь, Алексей Ильич!
Вслед за ней слез с «насеста» и бочком выскользнул из беседки Пашка. Мы остались один на один с Лешкой Шаманом. Он сел рядом со мной на перила беседки, нагретые влюбленной парой, и, скорее утверждая, спросил:
– Тебе очень плохо?
– Можно подумать, что тебе очень хорошо, – усмехнулась я.
– Ну… я все-таки мужчина.
– Мужчины, конечно, более устойчивы к неприятностям подобного плана, – не удержалась от ядовитого замечания я.
Моего яда Шаман не заметил и ответил так, как и должен был ответить мужчина:
– Естественно.
– Конечно, естественно! Если мужчине отказала одна женщина, он тут же утешается в объятиях другой, вот и вся ваша устойчивость.
– На что ты намекаешь? – испугался вдруг Шаманаев и даже пятнисто покраснел.
Я расхохоталась:
– Ой, не могу! Ле-е-еха-а-а! Неужели попала в десятку?
– Не понимаю…
– Все ты понимаешь! И кто же она? – все еще смеясь, спросила я.
Лешка спрыгнул с перил, походил по беседке, поскрипел ее ветхими полами, попинал ящики, установленные трудолюбивыми руками Кочерыгина, Семужкина и Васяева, а потом остановился напротив меня и сказал:
– Ею могла бы стать ты, Надька Степанова… если бы захотела…
– Я не могла бы, Лешка Шаман! Я с ума сошла бы от этих твоих ровных стопочек документов на столе и выстроенных в шкафу по росту папочек. Я свихнулась бы от симметрично расставленных кресел, от твоего пробора, параллельного одной из линий уха, от белоснежных рубашек и никогда не выпадающих из прически прядей. Ты, наверное, и сексом занимаешься в строго установленном раз и навсегда порядке и, желательно, в положении, не нарушающем гармонию помещения.
– Надька! – угрожающе рявкнул Шаман.
Я хмыкнула:
– Вот только это твое неожиданное и смачное рявканье дает надежду на то, что еще не все потеряно, что ты не муляж, а живой мужчина.
Шаманаев покусал свою безупречную губу и сказал:
– Если бы я, Надя, не выработал в себе привычку к порядку… и даже, можно сказать, педантичность…
– И занудство! – подсказала я.
– Может, и занудство… то не смог бы достичь всего того, чего достиг.
– По-моему, сейчас ты очень много потерял из того, что достиг.
– Я потерял только шикарное помещение, Надежда! Но клянусь, что через полгода… или через год максимум мы переедем в помещение ничуть не хуже прежнего! Я брошу наш бизнес к чертям, если не выберусь из этой дыры в строго рассчитанное мной время, клянусь тебе! Если я этого не сделаю, то грош будет цена всей этой моей педантичности!
– А не кажется ли тебе, Лешка, что гораздо лучше было бы «достичь» счастливой семейной жизни, чтобы дома ждала обожаемая до сумасшествия жена, а в квартире стоял дым коромыслом от варящегося на плите борща и пыли, поднимаемой быстрыми ножонками пары-тройки детишек и, может быть, даже какого-нибудь не слишком породистого пса?
– Иногда казалось.
– И что?
– Я понимал, что это невозможно. Я люблю работать. Помнишь, даже Лидия (в этом месте Лешка некрасиво сморщился) вместе с деньгами пыталась купить меня работой. Ее отцу нужны такие трудоголики, как я. У него, в его треклятой газированной империи, дел – невпроворот. Лидия знала, что даже в случае самой счастливой семейной жизни для меня все равно главным оставались бы мое дело, моя фирма, мой офис и мой личный кабинет, в который посторонние лица могут входить только с моего разрешения.
– Теперь у тебя нет личного кабинета, – не могла не поддеть его я.
– Будет! Он обязательно будет! У меня обязательно должно быть свое, отгороженное от всех пространство! А женщинам это, видите ли, не нравится.
– Ирме нравилось.
Лешка опять сморщился, теперь уже как-то жалобно, и сказал:
– Ты ведь все знаешь про Ирму. Я ее любил, но мы с ней тоже… не совпадали.
– Я думаю, что полного совпадения вообще достичь невозможно. Иногда в жизни надо поступаться принципами, идти на компромиссы, приносить в жертву себя и свои интересы.
– А фирма, Надя? – Лешка опять сделал круг по беседке. – Если идти на компромиссы, тогда все развалится и полетит к черту!
– Все и так почти развалилось. Вот и сиди, как идиот, в своем подвале! А в старости, как говорится, воды будет некому подать.
– Если я буду богат, – рассмеялся Лешка, – то желающая со стаканчиком в нежной ручке всегда найдется.
– Что ж, копи свое богатство, скупой рыцарь! – не поддержала его веселья я. – Только гляди, как бы «желающая» этой самой нежной ручкой тебе в воду крысиной отравы не сыпанула, чтоб ты поскорей коньки отбросил.
– Надь, поцелуй меня… – неожиданно вдруг попросил Лешка.
– Совсем с ума сошел, да? – удивилась я.
– Надь, если поцелуешь, я разрушу все эти свои параллели, которые тебя бесят, а завтра вместо белой рубашки приду на работу в ядовито-зеленой футболке с надписью: «Выпей, или засохнешь!»
– Сейчас, Лешенька, этого никто даже не заметит, потому что ты в этой футболке сольешься с зеленой стеной арендованного тобой помещения.
– Тогда приду в красной. Могу даже налысо обриться или ирокез посередь головы оставить. Как скажешь, Надь, так и сделаю!
Я посмотрела на Лешку и поняла, что он говорит правду. Неизвестно, конечно, сколько он продержался бы в этой футболке и с ирокезом, но на месяцок, наверное, его хватило бы. Жаль, но опоздал Лешка Шаман, бывший мужчина моей мечты. Я отрицательно покачала головой.
– Но он же бабник! – отчаянно выкрикнул Шаманаев и опять запрыгнул на перила рядом со мной. – Он в моей фирме спал абсолютно со всеми женщинами! Он через месяц тебя бросит!
– Он никогда меня не бросит, – с уверенностью сказала я.