– Не прыгала я никогда на воду! – возмутилась Таня. – И вообще: это безумие! И бессмыслица!
– У нас нет другого пути для отхода, – невозмутимо промолвил Жан-Пьер. – Мы только что убили человека, если ты не забыла. – И он крикнул Мадлен: – Вперед!
Француженка послушно, ласточкой, бросилась в темноту обрыва. Какое-то мгновение Таня различала ее вытянутое в струну тело, несущееся вниз на фоне слегка светящейся морской воды, потом Мадлен исчезла из вида, а затем вспыхнул ее парашют – чтобы парой мгновений позже удариться о поверхность воды и превратиться в разноцветную бесформенную тряпку.
– Таня, пошла! – скомандовал Жан-Пьер, и в его голосе послышалась столько силы и властности, что Садовниковой ничего не оставалось делать, как ухнуть вниз.
Последней мыслью было: «Свалюсь с непривычки в бэ-пэ [12] – вообще никаких шансов».
Она изо всех сил оттолкнулась от беленого парапета, нырнула головой вниз в пустоту, почувствовала, как воздушный поток подхватывает ее, пытается закрутить… «Не выровняюсь – убьюсь, на фиг. Обмотает куполом – и конец».
Ей кое-как удалось принять правильное – и давно забытое – положение свободного падения – на животе, руки-ноги раскинуты в стороны… Вода стремительно приближалась, и Татьяна потянулась схватить «медузу»… облилась холодным потом, потому что, опять же с отвычки, не сразу ее нащупала… но все-таки выхватила, швырнула… О боже, еле успела – вода уже совсем рядом. В свободном падении она провела на несколько секунд больше, чем Мадлен, а время в бейс-джампе дорого – несешься к земле со скоростью двести километров в час.
«Нет, такого экстрима у меня в жизни точно никогда не было, – мелькнуло у нее. – И скала ведь совсем близко – не дай бог, ветер изменится, и тогда точно размажет…»
Таня лихорадочно вцепилась в стропы управления, постаралась максимально дальше отрулить от берега, обеспечить себе безопасное приземление… Однако расстояние до воды с непривычки рассчитать не получилось – когда решила, что пора, и потянулась отцеплять купол, оказалось, что уже поздно. И Таня рухнула в воду вместе с парашютом и рванула подушку отцепки, когда уже начала захлебываться.
Слава богу, дыхание она задержала еще перед приводнением, поэтому ей хватило воздуха, чтобы уйти по инерции на глубину, а затем всплыть и вдохнуть кислород всей силой легких. На миг Таня увидела фантастически красивую картину: вздымающаяся ввысь отвесная скала, с которой они только что прыгнули, там, наверху, на обрыве – белые домики города, еще выше – мириады звезд, а немного в стороне – вдруг вспыхнувший купол парашюта Жан-Пьера. Таней на мгновение овладела эйфория: она сделала это, у нее получилось! Она снова избежала неминуемой смерти – а чем еще был ночной бейс-джамп после многолетнего перерыва, как не смертельным трюком?! Гибель опять пронеслась мимо нее – второй раз за какие-то четверть часа!
Затем она увидела, как француз освободился от купола и с шумом плюхнулся в воду метрах в пятидесяти от нее.
Тяжелые кроссовки тянули ко дну, и Таня без сожаления от них избавилась. Майка и джинсы облепляли тело и тоже мешали, но их снимать она не стала.
Неподалеку из воды вынырнул Жан-Пьер, жадно хватил воздух, заметил Таню и махнул рукой куда-то в сторону от острова.
Садовникова вгляделась в горизонт: к ним на большой скорости приближался белый скоростной катер.
* * *
– Что за черт? Почему она? Где – он?
Жиль, сосредоточенный, хмурый, казалось, не верил своим глазам. Он говорил по-французски, и это означало, что его слова не предназначены для Таниных ушей. Но она-то их понимала!
Под недоумевающим, гневным взглядом Жиля Татьяну начала колотить дрожь. Или тому виной насквозь промокшая одежда? Пронизывающий ветер? И весь только что пережитый кошмар?
Они вылезли на палубу скоростного катера. Жиль помогал им выбраться из воды.
Небо стремительно затягивали тучи, ветер усиливался, начинало штормить.
– Я же тебе говорил, – Жан-Пьер обратился к Жилю снова по-французски, слегка кивнув на Таню.
– Что ты говорил?
– Что она возникла не случайно. И тот человек на острове, которого нам пришлось замочить, как-то с нею связан.
– Жиль, Жан-Пьер! – оборвала спутников Мадлен. – Давайте не сейчас…
– А что – сейчас? – осклабился Жиль.
– Сначала мы переоденемся, – продолжила француженка по-английски (и это означало, что ее слова рассчитаны на то, чтобы их поняла и Татьяна тоже). – И напои нас чем-нибудь горячим.
– Идите обе в каюту, – промолвил шкипер Жиль, обращаясь к Мадлен (по-прежнему на языке Дюма). – Там и твои, и ее вещи.
– Надо сматываться отсюда. – Жан-Пьер, вслед за Мадлен перешел на английский. Он тревожно глянул на чернеющую совсем близко громаду острова с белыми зубцами домиков на верху огромной скалы.
– Иди переоденься, – буркнул Жиль. – Я к штурвалу. А ты свари потом кофе.
…На катере каюта оказалась чуть больше, чем на паруснике, но все равно два человека помещались в ней с трудом. Татьяна и Мадлен толкались и задевали друг друга, вытираясь насухо и одеваясь. Таню по-прежнему колотила дрожь, и тогда француженка совершила неожиданное: крепко обняла ее. Сжала в своих объятиях и прошептала в самое ухо:
– Успокойся, все хорошо. Все позади. А теперь – одевайся потеплее.
И она накинула на плечи Тани собственную куртку.
О Садовниковой чуть не впервые в жизни заботился не мужчина, а женщина (мама, разумеется, не в счет). И это оказалось тоже приятно.
Взревели моторы. Катер, подпрыгивая, понесся по волнам. Момент странной нежности со стороны Мадлен миновал. Да и мудрено было обниматься, когда приходилось, чтобы не упасть, цепляться за переборку.
– А где же ваша яхта? – прошептала Таня.
– Не волнуйся, о ней позаботятся, – сухо ответствовала француженка.
На самом деле вопрос про яхту был далеко не главным из сонма тех, что роились в Татьяниной голове.
Как случилось, что французы спасли ее – в самый последний момент? Почему они оказались в верхнем городе во всеоружии – с автоматами и парашютами? Кто они, наконец, эти ее новые друзья? Откуда они ее знают?
Интересоваться можно было многим. Однако интуиция подсказывала Татьяне: даже если она и задаст вопросы своим спутникам – вряд ли получит исчерпывающие или хотя бы правдивые ответы.
И Таня вслед за Мадлен вошла в кают-компанию. Жан-Пьер уже озаботился кофе. На столе дымились четыре кружки.
С капитанского мостика спустился Жиль. Жан-Пьер щедро плеснул и ему, и девушкам в кофе коньяка, да не простого, а «Хеннесси».