Book.

— А за Принца-деспота он воевал когда-нибудь?

— Сто раз! Принц с его помощью столько земель заграбастал… Правда, это было давно уже.

Снова стало тихо, только дождь по веткам шуршал.

— Выходит, он то за тех, то за этих, — пробормотала я. — Что ему, совсем всё равно, за кого воевать?

— У кого последний бой, за того и воюет.

— И сколько у деспота насчиталось этих «последних боев»?

— Дура, — непочтительно сказал некромант. — Последний — это не по счёту. Это по настроению. Когда вот хоть умри — а надо победить.

— Знакомо, — ухмыльнулся Уйма. — Мой папа, Охра Костегрыз, тоже так умеет. Идёт к каким-нибудь недобитым Шакалам за двумя бочками рыбьего жира, а верит, будто последний бой, самый-самый важный. У него бы Мастер-Генерал вообще не умирал никогда.

— Какая нам разница, — промямлила я. — Если замок деспота всё равно не взять.

Уйма поглядел на меня, потом на Максимилиана. Поманил некроманта пальцем. Тот подполз поближе.

— Удирать попробуешь? — спросил Уйма, обнажая в улыбке белые зубы.

Максимилиан отпрянул и так замотал головой, что с мокрых волос во все стороны полетели капли. Он был напуган; я покосилась на Уйму, и мне тоже сделалось страшновато.

* * *

Утром мы перевалили за холм, и нашим взглядам открылась пристань огненных шаров.

Не то чтобы я раньше никогда шаров не видела. У нас перед школой на перекрёстке, помнится, целый месяц стоял надутый шар с какой-то рекламой, но тот был тряпичный, с вислыми серыми боками, и улететь на нём никуда нельзя было. А от этих, прикованных цепями к якорям, так и пыхало жаром. Всего их было три: два почти чёрные, тяжёлые, цепи вокруг них провисли. А третий — тёмно-красный — висел над землёй, натягивая цепи, и воздух над ним дрожал.

— Троих не поднимет, — тихонько сказал Максимилиан.

— Даже и не думай, — прочитал его мысли Уйма. — Шаг в сторону ступишь — знаешь, что сделаю?

Максимилиан повесил голову.

Чем ближе мы подходили к шарам, тем неспокойнее становилось у меня на душе. Под шарами громоздились на земле хибары и помосты, и ещё какие-то странные сооружения, а вокруг не было ни души. Ни голосов, ни шагов, ни лая, ни скрипа колёс — в тишине слышались только неясное царапанье, шорох и возня, будто в огромную спичечную коробку затолкали майского жука величиной с дом.

— Перевозчик! — крикнул Уйма, нарушая эту жуткую тишь.

Приоткрылась деревянная дверь, висящая на одной петле. Выглянул старикан лет девяноста, жёлтый и морщинистый, лысый, зато с длинной белой бородой.

— Ну?

— В страну вулканов свезёшь?

— Пятьсот монет, — старик не обрадовался и не удивился.

— Триста.

— Четыреста пятьдесят, — старик опять-таки не выказал никаких эмоций, будто все вопросы и ответы были расписаны наперёд.

— Триста.

— Четыреста.

Уйма отцепил от пояса кошелёк. Бросил старику. Тот не поймал, разиня. Кошелёк ударил его в грудь, заставив покачнуться, и шлёпнулся на пол. Звякнули монеты. Старик поморщился, потирая рёбра:

— Тут триста пятьдесят.

— Так мы летим или уходим?

— Летите, — старик подцепил кошелёк босой ногой, поднял его ловко, как обезьяна, перехватил рукой и сунул за пазуху. — Где вам надо в стране вулканов?

Мы переглянулись.

— Мы ищем Принца-саламандру, — сказала я прежде, чем Уйма успел вмешаться.

Стариковская лысина — от бровей и, наверное, до затылка — взялась мелкой рябью морщин. Кажется, мои слова слегка поколебали его скучное равнодушие.

— Мало с вас взял, — сказал он после длинной паузы.

— Сделанного не воротишь, — сообщил Уйма, искоса зыркнув на меня круглым бешеным глазом.

— Ладно, — старик решился. — Вам, стало быть, в столицу ихнюю надо, ко дворцу. Под такое дело лучший шар запущу. Пошли.

Мы прошли вслед за ним через покосившуюся дверь и оказались в квадратном дворике. Над головами нависал горячий шар. Царапанье, шорох и возня стали громче, они доносились из шара, изнутри. А посреди дворика, опутанная верёвками, стояла огромная странная штука, я с первого взгляда даже не поняла, что это такое. А когда поняла, то так и застыла с разинутым ртом.

Это был костяк! Вернее, одна только грудная клетка с рёбрами. К позвоночнику крепились цепи, ведущие вверх, к шару, а внутри, где когда-то помещались лёгкие, сердце и прочие потроха, была устроена кабина для воздухоплавателей. Я так и встала — к земле приросла.

— Ловко, — сказал Уйма. — Это где же водятся такие птички?

— Где надо, — вежливо сообщил старик. — Голову-то пригни, а то таких здоровых мы обычно не перевозим.

Уйма пробрался внутрь, через секунду я увидела его сквозь рёбра, как сквозь решётку. Теперь, когда он упомянул о «птичках», я и сама догадалась, что скелет, похоже, птичий, а значит, лёгкий. Вот только зачем? Что им, трудно было обыкновенную корзину смастерить?

Некромант стоял и смотрел на это уродливое чудо, видно, и на него устройство шара произвело впечатление. Тем временем старик-перевозчик влез на шаткую лестницу (мне казалось, что он вот-вот свалится) и длинной палкой заколотил по тёмно-красному горячему боку.

Шорох сделался громче. Послышалось шипение, а потом и свист. Шар стал разгораться изнутри, с каждой секундой становясь всё ярче и горячее. Я отпрянула — таким жаром пахнуло в лицо. Старик тонко закричал и заругался, и в следующую секунду я увидела угловатые тени, которые метались там, в шаре, внутри. С каждой секундой они становились всё яснее, потом сквозь полупрозрачную оболочку прямо на меня уставилась зубастая морда — глаза горели, из пасти вырывался белый огонь.

— И-и-и! — завизжал старик. — Вз-и-и! Пошли! Снулые твари, холодцовые кишки, давай, сволочи, в столицу, во дворец, чтобы вам всем повыздыхать! Вз-и-и!

И так, визжа и ругаясь, он что есть сил колотил палкой по шару. Оболочка чуть вздрагивала, а цепи, удерживающие шар на земле, натягивались всё сильнее.

— Чего уставились? — крикнул перевозчик нам с Максимилианом. — Сейчас отвалит!

Некромант первый кинулся в костяную кабину, к Уйме. Я испугалась, что останусь одна, подхватила посох и побежала за ним. За секунду до того, как мне впрыгнуть внутрь, старик отпустил одну якорную цепь. Шар дёрнулся вверх, и костяная кабина вдруг оказалась почти в двух метрах надо мной. Старик кинулся к другому якорю, а я от страха подпрыгнула, взлетела ввысь на два человеческих роста и ухватилась за волосатую руку Уймы.

Цепь упала, я слышала её глухой звон. Шар рванулся так, что нас чуть не распластало по деревянным перемычкам, соединяющим рёбра и образующим пол. На секунду я увидела внизу перевозчика. Похоже, мне во второй раз удалось его удивить — он стоял и смотрел нам вслед, разинув рот.