Она покачала головой. Чего он искал? Он, который мощно и властно отверг мрачную школу детства и христианские догмы. Насколько она знала, ни один из этих многочисленных вариантов не снискал благосклонности ее мужа.
Нет, слова «Бог» и «религия» никак не являлись теми словами, которые легко могли проникнуть в их виллу красного кирпича под величественной тенью Роскильского собора.
Забрав Бенджамина из детского сада и немного поиграв с ним, она усадила его перед телевизором — лишь бы цвета поярче да картинка не слишком статичная, и он был вполне доволен, — а сама отправилась на второй этаж, размышляя над тем, что все-таки пора остановиться. Убрать последние коробки, не заглядывая в них, и оставить в покое мучительную жизнь своего мужа.
Двадцатью минутами позже она радовалась тому, что не уступила этой внезапной мысли. Теперь она сидела и всерьез думала о том, чтобы собрать вещи, открыть крышку банки с деньгами, оставленными на хозяйство, и найти подходящий поезд. Настолько она была потрясена.
Она вполне рассчитывала на то, что в этих коробках окажутся вещи, имеющие отношение к тому времени и той жизни, частью которой являлась она сама, однако и подумать не могла, что она, очевидно, стала реализацией одного из его проектов.
Во время их самой первой беседы он сказал ей, что стремительно влюбился в нее, она и сама как будто это чувствовала. Теперь она знала, что это была не более чем иллюзия.
Ибо каким образом их первая встреча в кафе могла быть случайностью, когда у него хранились вырезки о соревнованиях по бегу с преодолениями препятствий, проходивших в парке Бернсторффа, когда она впервые оказалась на подиуме победителей? А это ведь было за много месяцев до их первой встречи. Откуда у него эти вырезки? Если он наткнулся на них позже, наверное, он показал бы их ей, разве нет? Помимо того, там лежали программы состязаний, в которых она участвовала задолго до этого. У него даже имелись ее фотографии, сделанные там, где она точно никогда не была с ним вместе. Получается, он не упускал ее из виду в течение долгого времени, предшествующего их так называемой первой встрече.
Он лишь ждал подходящего момента для реализации своего плана. Она была выбрана, и это отнюдь не льстило ей, принимая во внимание последующее развитие событий. Совсем нет.
Это вызывало у нее мурашки.
Мурашки побежали у нее по спине и тогда, когда она открыла деревянный архивный ящик, лежавший тут же в коробке. На первый взгляд он не представлял собой ничего выдающегося — просто ящик со списками имен и адресов, которые ни о чем ей не говорили. И лишь подробнее изучив эти бумаги, она испытала неприятные эмоции.
Почему эти сведения были так важны для ее мужа? Она не могла понять.
К каждому имени из списка прилагалась отдельная страница, на которой в определенном порядке были представлены сведения о данной личности и семье в целом. Сначала — к какой религии они принадлежали. Затем — какой статус занимали в своей общине, и наконец — как долго являлись ее членами. За более личными фактами следовало множество подробностей о детях этой семьи. Их имена, возраст и, что вызывало наибольшее беспокойство, характерные особенности каждого. Например:
«Виллерс Шу, пятнадцать лет. Не маменькин любимчик, однако отец к нему сильно привязан. Непокорный парень, не является постоянным участником собраний общины. Большую часть зимы страдает простудой и дважды был прикован к постели».
Чего добивался ее муж подобными подробностями? И каким образом его касались семейные доходы? Неужели он был шпионом на службе у социальной администрации? Или он был приставлен проверять секты, существующие в Дании, на предмет инцеста, насилия или иных пороков? В чем вообще дело?
Именно это «в чем дело» и являлось наиболее неприятным вопросом.
Очевидно, он работал на территории всей страны, так что вряд ли находился на службе у государственных органов. По ее глубочайшему убеждению, он вообще не мог являться государственным служащим, ибо кому из них придет в голову хранить личную информацию такого рода у себя дома в картонных коробках?
А что же тогда? Частный детектив? Или он нанят каким-то богачом для притеснения различных религиозных сообществ в Дании?
Возможно.
И она пребывала с сознанием этого «возможно» до тех пор, пока не обнаружила листок бумаги, в самом низу которого под сведениями о семье была надпись: «1,2 миллиона. Никаких отклонений».
Она долго просидела, положив этот лист себе на колени. Как и в других случаях, речь шла о многодетной семье, связанной с религиозной сектой. Отличие от остальных заключалось лишь в этой последней строке, да в еще одной детали: рядом с одним из детских имен стояла галочка. Шестнадцатилетний мальчик, о котором было написано лишь то, что его любил весь свет.
Почему напротив его имени стоит значок? Потому что его любили?
Она кусала губы, лишенная каких бы то ни было планов и идей. Она знала только то, о чем кричало все внутри, — нужно бежать. Но было ли это верным решением?
Возможно, все это будет обращено против него. Возможно, таким образом она обезопасит Бенджамина. Только пока она не знала, как.
Она поставила на место две оставшиеся коробки с какими-то вещами, которым не нашлось применения в их общем доме, и наконец аккуратно положила сверху пальто. Единственным следом проявленной ею неаккуратности была вмятина на одной из картонных крышек, оставшаяся после поисков зарядного устройства для мобильника. А это сущий пустяк.
Отлично, подумала она.
Тут в дверь позвонили.
В сумерках стоял Кеннет, в его глазах играл огонек. Как они и договаривались, он поступил точно так же, как в прошлые разы, — держал в руках свернутую свежую газету, готовый спросить, не им ли предназначалось это издание. А дальше сказать, что она валялась прямо на дороге, и заметить, что разносчики газет борзеют на глазах. Все это на тот случай, если она, отворив дверь, выражением лица просигнализирует об опасности или если против ожидания дверь откроет ее муж.
На этот раз ей сложно было решить, что выразить лицом.
— Входи, но только на минуту, — просто сказала она.
Выглянула на дорогу. Уже в течение какого-то времени на улице царила темнота. Все было спокойно.
— Что стряслось? Он едет домой? — спросил Кеннет.
— Нет, не думаю. Он бы позвонил.
— Тогда в чем дело? Тебе плохо?
— Нет. — Она кусала губу. Чего она добьется, впутывая его во все это? Не лучше ли оставить его в неведении до поры и пока не вмешивать в то, что неизбежно произойдет? Кто сможет обнаружить между ними связь, если на время прервать контакт? Она кивнула про себя. — Нет, Кеннет, я сейчас сама не своя.
Он замолчал и посмотрел на нее. Из-под светлых бровей выглядывали чуткие глаза, научившиеся выявлять опасность. С их помощью он тут же констатировал — тут что-то неладно. С их помощью он получил сигнал, что тут каким-то образом замешаны те чувства, которые он более не желал сдерживать. И в нем проснулся инстинкт самосохранения.