Она улыбнулась Карлу так, словно они были давними друзьями, и оставила их наедине со своим парнем.

Он был длинным и тощим, как голодный год, но чего можно было ожидать? Карл протянул руку и получил в ответ крепкое рукопожатие.

— Трюггве Холт, — представился парень. — Да, мой отец предупредил меня.

Карл кивнул.

— А у меня создалось впечатление, что вы не общаетесь.

— Это правда. Я изгнан. Я не разговаривал с ними уже четыре года, однако часто видел, как они проезжают мимо.

Его глаза выражали спокойствие. Ни намека на то, что он сильно затронут создавшейся ситуацией или недавней руганью. Так что Карл сразу перешел к делу.

— Мы нашли бутылку с письмом, — начал он и сразу же отметил волнение на самоуверенном лице юноши. — Да, скажем так, ее уже много лет назад выловили у берегов Шотландии, но мы в полицейском управлении Копенгагена получили ее всего восемь-десять дней назад.

Тут произошла перемена. Причем потрясающая, и причиной ее стало словосочетание «бутылка с письмом». Словно именно оно накрепко застряло в голове парня и переполняло его изнутри. Возможно, он только и ждал момента, когда кто-нибудь произнесет его. Возможно, оно и являлось ключом ко всем ребусам, наполнявшим его существо. Вот какое действие оно возымело.

Он закусил губу.

— Вы говорите, что нашли письмо в бутылке?

— Да. Вот оно. — Он протянул копию письма молодому человеку.

За пару секунд Трюггве стал ниже на полметра, обернувшись вокруг своей оси и сметя на пол все, что попало под руку. Если бы не рефлекс Карла, то и он растянулся бы на полу.

— Что там такое принесли? — раздался голос возлюбленной. Она появилась на пороге комнаты с распущенными волосами, в футболке, едва прикрывавшей нагие бедра. Девушка уже приготовилась ко сну.

Карл показал на письмо. Она подняла его. Быстро пробежала взглядом и протянула парню.

Затем в течение нескольких минут все молчали.

Наконец оклемавшись, парень покосился на письмо так, словно оно являлось секретным оружием, которое могло в любой момент наброситься и разделаться с ним. Словно единственное противоядие против него — прочитать его снова, слово за словом.

Подняв голову на Карла, он уже был не тот, что прежде. Спокойствие и уверенность в себе вытянуло из него сообщение из бутылки. Шея пульсировала, лицо покраснело, губы дрожали. Несомненно, нежданная почта вызвала в воспоминаниях крайне травматичные переживания.

— О Боже, — тихо произнес он, закрыл глаза и провел ладонью по губам.

Девушка взяла его за руку.

— Ну-ну, Трюггве, перестань. Все давно закончилось, теперь все снова хорошо!

Он вытер глаза и повернулся к Карлу.

— Я никогда не видел этого письма. Я только видел, что оно писалось.

Он взял письмо и вновь принялся читать, в то время как дрожащими пальцами то и дело притрагивался к уголкам глаз.

— Мой брат был самым умным и самым прекрасным на свете, — проговорил он трясущимися губами. — Просто ему было сложно формулировать свои мысли. — Затем положил письмо на стол, сложил руки крест-накрест и слегка перегнулся посередине. — Это стоит признать.

Карл хотел положить руку ему на плечо, но Трюггве покачал головой.

— Давайте поговорим об этом завтра? — предложил он. — Сейчас я не смогу. Вы можете переночевать на диване. Я попрошу Мамочку постелить, ладно?

Карл взглянул на диван. Коротковат, но очень удобно расположен.

Мёрка разбудил звук свистящих по мокрому асфальту шин. Он распрямился из скрюченного положения и повернулся к окнам. Время определить сложно, но было еще довольно темно. Напротив в двух потертых креслах из «Икеи» сидели, держась за руки, двое молодых людей, поприветствовавших его кивками. Чайник уже стоял на столе, письмо лежало рядом.

— Как вы знаете, его написал мой старший брат Поул, — приступил Трюггве, когда Карл после первых глотков проявил признаки жизни. — Он писал его связанными за спиной руками. — Взгляд Трюггве блуждал, когда он произносил эти слова.

Связанными за спиной руками! Значит, предположение Лаурсена было близко к реальности.

— Я не понимаю, как он смог, — продолжал Трюггве. — Но Поул был очень основательным человеком. Он прилично рисовал. В том числе и вот это. — Парень печально улыбнулся. — Вы даже не понимаете, как много значит для меня ваш приход. Что я сейчас держу в руках это письмо. Письмо Поула.

Карл посмотрел на бумажку. Трюггве Холт приписал на копии еще несколько букв. Эти дополнения должны быть верными.

Карл сделал большой глоток кофе. Если бы не его относительно хорошее воспитание, он схватился бы за горло и издал гортанные звуки. Этот кофе был жутко крепким. Чернющий кофеиновый яд.

— А где Поул сейчас? — спросил он, сжав губы и сдерживаясь изо всех сил. — И почему вы написали это письмо? Нам бы очень хотелось это выяснить, чтобы заняться другими делами.

— Где Поул сейчас? — Трюггве печально посмотрел на Карла. — Если бы вы задали мне этот вопрос много лет назад, я бы ответил, что он в раю вместе со ста сорока четырьмя тысячами остальных избранных. Теперь я просто скажу, что он мертв. Вот это самое письмо — последнее, что он написал в своей жизни. Последнее свидетельство его жизни.

Он замолчал под тяжестью сказанного и на мгновение перевел дух. Затем произнес настолько тихо, что едва можно было расслышать:

— Поула убили меньше чем через две минуты после того, как он бросил бутылку в воду.

Карл выпрямился на диване. Он предпочел бы услышать это сообщение, имея на себе одежду.

— Вы утверждаете, что его убили?

Трюггве кивнул.

Карл нахмурился.

— Похититель убил Поула, а вас пощадил?

Мамочка протянула свои тонкие пальцы к лицу Трюггве и вытерла слезы на его щеке. Он опять кивнул.

— Да, этот урод пощадил меня, и за это я проклял его тысячу раз.

19

Если бы ему пришлось выделить в себе какую-то особенность, то это стала бы способность угадывать неискренность во взгляде.

В моменты, когда вся семья собиралась перед большими тарелками, стоящими на кухонной клеенке, и произносила «Отче наш» с елейными выражениями лиц, он прекрасно знал, что отец незадолго до этого бил мать. Видимых подтверждений этому не было — он никогда не наносил удары непосредственно по лицу; несмотря ни на что, тут он соображал. Нужно ведь было учитывать, что они много общались с прихожанами. А мать подыгрывала ему и по обыкновению сидела с неимоверно ханжеским видом, внимательно следя, чтобы дети благопристойно вели себя за столом и съедали отмеренное количество картофелин с надлежащей порцией мяса. Однако за невозмутимо моргающими глазами скрывались страх, ненависть и внутреннее бессилие.