Когда мы добрались до Лудага, я немного успокоился. Мне нужно было держать себя в руках — ради Кейт. Помню, как я смотрел в зеркало заднего вида на фургоне Дональда Шеймуса. Кейт стояла на пирсе в темноте и смотрела мне вслед. Уже тогда я знал, что больше ее не увижу. Но у меня на шее висел ее медальон со святым Христофором, так что Кейт всегда будет со мной — так или иначе.
Мне повезло с отливом, и я смог быстро пересечь все броды. Я понимал: до утра надо уехать от острова как можно дальше. Дональд Шеймус быстро сообразит, что я и Питер куда-то делись с его деньгами, ружьем и фургоном. Наверняка он сразу сообщит в полицию. Мне нужно уехать, и подальше.
Бледный рассвет поднялся из тумана в Заливе Харриса, когда я ждал первого парома на Бернерэе. Большинство машин вокруг меня были грузовыми. На меня никто не обращал внимания. Но я был на краденом фургоне, и в кузове у меня лежал труп брата. Естественно, я очень нервничал. Здесь и в Левербурге, когда паром причалит, я наиболее уязвим. Но я постарался поставить себя на место полицейских. Я украл ружье, деньги и машину. Про Питера они, конечно, не знали — искали бы двоих братьев. Куда мы поедем? Я уверен, они решили, что мы вернемся на материк. Значит, нам прямая дорога в Лохмэдди, а оттуда — на пароме в Скай. Зачем нам ехать на север, на Харрис или Льюис? Рассуждал я, в общем, правильно. Правда, в тот момент я сам себе не верил.
В то утро паром пересек залив тихо, как призрак. Волны на свинцовом море были совсем мелкие. Солнце пряталось за низкими плотными тучами. Как только в Левербурге спустили сходни, я съехал на дорогу и был таков. В тот день я впервые увидел пляжи Скаристы и Ласкентайра. Проезжая через крохотную деревушку Силбост, вспомнил, что Тормод Макдональд, которым я стал, родился здесь. Остановился на несколько минут, прошел по тропинке через махер. Передо мной расстилались бесконечные золотые пески. Это моя новая родина, надо привыкать. Я был очень разными людьми и, наверное, много кем еще стану. Я вернулся в фургон и дальше ехал без остановок. Миновал окраины Сторновея, потом болота Барваса и выехал на дорогу, ведущую вдоль западного побережья, в Несс. Вряд ли я мог забраться еще дальше от Эрискея.
В Барвасе я свернул на грунтовую дорогу. Позади остались несколько домов, словно окопавшихся на обочине. Передо мной было озеро, почти со всех сторон окруженное сушей. Вдалеке морские волны разбивались о берег. Я сидел рядом с Питером и ждал, пока стемнеет. Казалось, ночь не наступит никогда. Мой желудок стонал от голода: я ничего не ел почти сутки, и голова у меня кружилась. Наконец небо на западе потемнело. Старый фургон Дональда Шеймуса взревел мотором. Я вернулся по грунтовке на главную дорогу и повернул на север. В Сиадере я приметил дорогу, уводящую в темноту, к морю, и сейчас свернул на нее. Я выключил фары и медленно ехал к скалам, высматривая путь, когда луна выглядывала из-за туч. Когда впереди уже можно было разглядеть светящееся в темноте море, я выключил двигатель и вышел из фургона. Вокруг не было ни огонька. Я достал из кузова нож тараскерр, который взял у Дональда Шеймуса. Болотная почва мягкая и мокрая, но все равно у меня ушел почти час, чтобы вырыть достаточно глубокую могилу для Питера. Вначале я срезал верхний слой торфа и отложил его в сторону. Потом начал копать и копал, пока не убедился, что тело полностью вытеснит воду, стекавшую в яму. Теперь, когда я все сделаю и верну на место торф, никто не догадается, что здесь копали. Ну, или подумают, что кто-то начал резать торф, а потом раздумал. Я знал: земля очень быстро осядет. Она примет моего брата в объятия и будет держать его вечно.
Когда я закончил копать, я снял с Питера одеяло и осторожно положил брата в могилу. Встал на колени у его головы, поцеловал в лоб и помолился за его душу. Правда, теперь я не был уверен, что Бог действительно есть. Я забросал могилу землей; меня переполняли горе и чувство вины, так что я едва мог держать лопату. Уложив на место последний брикет торфа, я постоял минут десять, ожидая, пока ветер высушит пот. Затем взял окровавленное одеяло и отнес его за болото, к песчаной бухточке среди скал. Там я сел на песок, создавая защиту от ветра, и поджег одеяло. Посидел, глядя, как весело горит костерок, а дым и искры уносит ветер. Это была своего рода символическая кремация: кровь моего брата вернулась в землю.
Я сидел на пляже, пока совсем не замерз. Поднялся, едва ковыляя, дошел до фургона, завел мотор. Вернулся на дорогу, потом двинулся на юг через Барвас и повернул на восток где-то в районе Арнола. Узкая дорога вилась через болото к далеким холмам. Я собирался поджечь фургон, но боялся, что огонь заметят даже с большого расстояния. И тут в проблеске лунного света я увидел чуть ниже дороги озеро. Остановился, забрал свои вещи из кузова, подъехал к краю дороги. Выключил двигатель, выпрыгнул на мягкую землю, уперся плечом в дверь и несколько футов толкал фургон, пока он не набрал скорость. Он скатился с края дороги, и я скорее услышал, чем увидел, как он упал в озеро. Еще час я просидел на холме. Когда луна выходила из-за туч, видно было, что из воды торчит крыша. Я начал думать, что совершил ужасную ошибку; но к утру фургон полностью утонул.
До утра я занимался тем, что разбирал дробовик, из которого Дональд Шеймус стрелял кроликов, чтобы можно было убрать его в сумку. С первым светом дня я двинулся через болото к дороге. Я всего пять минут шел по направлению к Барвасу, как старый фермер, ехавший в Сторновей, остановился и предложил меня подвезти. Он говорил без остановки, а я сидел, отогревался и чувствовал, как к ногам и рукам возвращается жизнь. Мы были уже на полпути через болото Барваса, когда фермер заметил:
— Ты странно говоришь на гэльском, сынок. Ты не из наших мест.
— Верно. Я с Харриса, — и я потянулся пожать ему руку. — Тормод Макдональд.
С тех пор я себя так и называл.
— Что собрался делать в Сторновее?
— Мне надо на паром, на материк.
— Удачи, сынок, — усмехнулся старый фермер. — Это нелегкий путь.
Тогда я не знал, что вернусь, когда закончу дело. Меня будет гнать стремление быть поближе к брату. Как будто это могло что-то исправить — ведь я не сдержал данного матери обещания.
— Где мы? — спрашиваю я.
— Это Левербург, папа. Мы поплывем на пароме на Северный Уист.
Северный Уист? Я уверен, что мой дом не там. Я чешу в затылке:
— Зачем нам туда?
— Мы везем тебя домой, папа.
Маршели и Фин не сказали Фионлаху, сколько времени их не будет. Мать дала ему свой телефон, чтобы он всегда мог ей дозвониться. Поздним утром Фионлах поехал в магазин Кробоста, чтобы запастись едой на ближайшие дни.
Погода была ужасная. С моря дул порывистый ветер, нес с собой мельчайший дождь, пригибал к земле весеннюю траву. Фионлах не переживал: он вырос на острове и привык к такой погоде. Он любил, когда дождь хлещет в лицо. Любил, когда в просветы между тучами внезапно прорывается солнечный свет. Он отражается от океанской воды и ослепляет, как озеро ртути. Так может продолжаться несколько секунд или минут.