Ирн попятился, с содроганием осознав, что не успеет ни защититься, ни просто смягчить удар Духа Хаоса. Поставил заслон из отвердевшего воздуха, в коем благополучно завязли самые резвые степняки, развернулся и побежал. Нагнал гномов, помог Вельдру тащить Дьярви, каждую секунду ожидая боли и смерти.

Но как ни странно, Грох не стал бить. Вместе они практически вкатились под защитный купол Долины, по инерции промчались два десятка шагов и упали у корней первого попавшегося ясеня.

Ученик хрипел, хватался за горло и пытался что-то сказать. Вождь гномов просто отирал пот со лба и угрюмо сопел, оглядывался назад. У шатра мелькали огни, слышались крики и звон железа, потом утробно проревел рог.

– Поговорили… – выдохнул Вельдр. И добавил короткое, но емкое ругательство.

– Я… я не… – промычал Дьярви.

– Знаю, – перебил Птиц. – Убил не ты.

– Но тогда кто? – рявкнул вождь гномов.

Хороший вопрос. Наверное, тот, кому выгодно. Топор устроил представление, или кто-то из подручных. Хотя если подумать, версия казалась минимум нелепой. Глупо. Хотел бы, зарезал сразу. И почему-то не стал быть вдогонку, дал уйти.

Нет, Грох определенно ни при чем. Оставалось окружение. Возможно, кому-то из походных вождей степняков не понравилась идея разговора с врагами. Ведь кто поймет, какие интриги плетутся за спиной у верховного. Или предал кто-то из приближенных Ирна?

Но кто? Дьярви отметаем, прост как наковальня. Вельдру не выгодно сейчас ссорится с Долиной, да и не отходил ни на шаг. Сворл? Или демон?

Мыслить холодно и отстраненно мешали эмоции, да и обстановка не способствовала: вопли разъяренных зеленокожих за спиной, пробуждающийся вдалеке лагерь, волчий вой. Чародей в который раз пожалел о том, что выбрал молодое тело – нет-нет, а чувства юнца берут верх над рассудком. Но усилием воли встряхнулся, открыл рот, чтобы озвучить подозрения.

В кустах захрустело, на воне звезд вспухло облако дыма, а чувства взвыли, предупреждая о Тьме. Раздались шаги, из зарослей вышел рыцарь, волоча за шкирку Грина. Последний что-то бормотал заплетающимся языком, порывался затянуть песню.

Взгляды мага и демона столкнулись, Птиц холодно спросил:

– Где тебя носило?

– Почуял кровь, – равнодушно ответил рыцарь. – Пошел проверить и наткнулся на парня. Спал в кустах в обнимку с бурдюком, а потом у шатра началась буча, я и решил вывести.

Логично. Стройно. Но подозрения не оставили мага. Он недолюбливал Шеда, не мог простить того, что тот творил ранее. И уж тем более не поверил сейчас.

Однако требовалось разобраться, найти доказательства.

Демон и чародей смотрели друг на друга бесконечно долго. А затем Ирн встал и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Зачем пили?

– Не могли отказаться, – вмешался Вельдр. – Как и мы.

– Ясно, – отрезал Птиц. Встал и направился по тропинке к башне, бросил через плечо: – Возвращаемся. Чтоб все были у меня через полчаса.

– Что ты задумал? – спросил предводитель гномов, догнав мага.

– Хочу найти виновного.

– И что потом? Выдашь?..

Замедлив шаг, чародей серьезно посмотрел на соратника.

– Мы ведь за справедливость? А справедливость не должна быть избирательной, мой друг.

Глава 5

– Как он?

– Кровь остановилась.

– Спирту бы, раны обработать. Но и так потратились, рубаху извели на повязки.

– У гостей старосты наверняка есть.

– Т-с-с, дура, беду накличешь! Даже не заикайся! Ты их видела? Защитнички, как же…

– Трусом ты был, Ив, трусом и остался. И зачем я за тебя замуж вышла? Делом заняться – страшно, на войну – страшно. Вот и сидим в дыре, едим вершки вместо корешков и корешки вместо вершков. Как вообще осмелился подобрать страдальца?

– Кхе. Ну, дык иду себе из Охтынки, гляжу – пепелище на дороге, кони мертвые, людишки мертвые, да и голые. Зуб даю, мужики из Переловцов обобрали до нитки, не побрезговали. А этот в канаве лежит, стонет. Вот и кинул на тачанку.

– Да ты медяка за всю жизнь нищим не подавал. Что удумал-то?

– Не бухти, Рина. Помрет, гостям старосты отдадим, вещички на ячмень обменяю. А выживет, плату спрошу. Или работой отдаст.

– Скот ты бессовестный, Ив. Небось и хочешь, чтоб откинулся, проблем меньше, только самому добить – кишка тонка. Не позволю. Бегом к Ляшке за самогоном! Бегом, а то прибью козла!

– Ладно, ладно. Скалку на место положи, иду.

Голоса слышались, будто сквозь плотную подушку. К ругани и брюзжанию прибавились звуки шагов, скрип половиц, затем хлопнула дверь и наступила относительная тишина. В сплошной тьме наметилось сероватое пятно, в ноздри ударила резкая вонь. Так пахнет в домах, где живут глубокие старики: временем, ветхостью, близкой смертью.

В носу Аша жутко зачесалось. Но вместе с тем спазм вызвал вспышку боли, так что чих превратился в полустон-полуфырканье. Рядом тут же завозились, на лоб легла тяжелая и шершавая как кора дерева ладонь.

– Лежи.

Жар от руки перетек на голову, волна теплоты медленно поползла вдоль к груди к ногам. Боль притихла, мысли освободились от оков отупения. И Альен вспомнил о происшедшем в университете, торопливой скачке сквозь темноту и о засаде, бестолковых смертях «волков».

Его вина. Он сглупил.

Сейчас те события казались дурным сном. Но в одночасье правитель смотрел на них как бы со стороны, трезво анализировал. Горел стыдом, мучился совестью и клял себя за мальчишество. Ну, почему не послал кого-то опытнее? Почему не доверился тому же Брану, не пошел к Тоху? Несомненно, негодяев следовало найти, пробежаться по горячему следу. Однако первая же ловушка должна была заставить действовать аккуратнее. Не мчаться сломя голову, а подождать, пока враги расслабятся, разрушить рисунок чужого плана…

Но сие в теории. А в жизни, когда ты в гуще событий, когда вокруг кричат, умирают люди, очень трудно сохранить холодный рассудок. К тому же просто устал от роли того, кто сидит на троне и росчерком пера губит и защищает, ломает и строит. Устал и жаждал отомстить людям, посягнувшим на их с братом дело. Рассвирепел и уже не обращал внимания на грабли, настойчиво бьющие по лбу.

«Невозможно быть сильным всегда, – мелькнула тусклая мысль. – Усталость накапливается, рано или поздно прорывает плотину. И хорошо, когда можно напиться, всласть поныть о тяжкой судьбе, полезть в драку и получить по морде. Или, как делает Тох, на денек заскочить к семье, чтобы понять ради чего бьешься лбом о монолит…»

Оправдания слабые, и Альен понимал это. Тоска сдавила сердце ледяными пальцами, во рту появился привкус горечи. Но правитель не умер, не провалился в забытье. Напротив, приходил в себя, пробуждался. И боль, как физическая, так и душевная тоже усиливалась.