– Что? Нет, нет, я этого не говорю. Почему вы так решили?
– Об этом говорит сам ее поступок. При таком характере, как у мисс Элеоноры, подобное поведение не имеет другого объяснения. Она либо сошла с ума, либо защищает кого-то.
Дрожащие губы мисс Мэри медленно успокоились.
– И ради кого, вы думаете, Элеонора приносит в жертву себя?
– А тут-то, – сказал я, – мне и нужна ваша помощь. С вашим знанием ее прошлого…
Но Мэри Ливенворт, откинувшись на спинку кресла, легким движением руки остановила меня.
– Прошу прощения, – сказала она, – но вы ошибаетесь. Я почти ничего не знаю о чувствах Элеоноры. Эту тайну должен открыть кто-то другой.
Я переменил тактику.
– Элеонора, сообщая вам, что пропавший ключ видели у нее, не говорила, как он к ней попал или почему она его прятала?
– Нет.
– Просто рассказала об этом, ничего не объясняя?
– Да.
– Не странно ли, что она добровольно сообщает о таких вещах тому, кто всего несколько часов назад обвинял ее в совершении страшного преступления?
– О чем вы? – спросила она упавшим голосом.
– Вы же не станете отрицать, что не только были готовы посчитать ее виновной, но и напрямую обвиняли в совершении этого преступления?
– Объясните! – воскликнула она.
– Мисс Ливенворт, разве вы не помните, что говорили в комнате наверху, когда находились там одни утром в день дознания, перед тем как мы с мистером Грайсом зашли к вам?
Взгляд мисс Мэри не опустила, но глаза ее вдруг наполнились ужасом.
– Вы это слышали? – прошептала она.
– Невольно. Я был за дверью, и…
– Что вы слышали?
Я рассказал.
– А мистер Грайс?
– Он был рядом.
Казалось, ее глаза были готовы испепелить мое лицо.
– Но когда вы вошли, ничего не было сказано?
– Нет.
– Однако вы не забыли об этом?
– Мог ли я, мисс Ливенворт?
Голова ее упала на руки, и на какой-то безумный миг казалось, что мисс Мэри предалась отчаянию. Потом она встала и воскликнула:
– И поэтому вы пришли сегодня! С этим предложением в сердце вы вторглись в мой дом, пытаете меня вопросами…
– Прошу меня простить, – возразил я, – но разве я задаю вопросы, на которые вы, заботясь о чести той, с которой прожили всю жизнь, не должны отвечать? Разве я каким-то образом роняю свое достоинство, умоляя рассказать, что заставило вас произнести такое страшное обвинение в тот час, когда все обстоятельства дела были еще свежи, а после этого с такой же уверенностью заявлять о невиновности сестры, когда появилось еще больше поводов для подозрений, чем вы предполагали?
Она как будто не услышала меня.
– За что мне это? – тихо вымолвила она. – За что?
– Мисс Ливенворт, – сказал я, подойдя к ней, – несмотря на то, что сейчас между вами пробежала черная кошка, не может быть, чтобы вы желали сестре зла. Так говорите же, назовите хотя бы имя того, ради кого она приносит себя в жертву. Одно слово и…
Но она встала с непонятным выражением лица и прервала меня твердым замечанием:
– Если вы этого не знаете, я не могу вам сказать. Не просите, мистер Рэймонд.
И она второй раз посмотрела на часы.
Я попробовал еще раз.
– Мисс Ливенворт, вы как-то спросили меня, должен ли человек, совершивший зло, обязательно сознаться в этом, и я ответил, что нет, если только признание не может что-то исправить. Помните?
Губы ее дрогнули, но она не издала ни звука.
– Я начинаю думать, – серьезно продолжил я, поддаваясь ее настроению, – что признание – единственный выход из этого затруднения, что только произнесенные вами слова могут спасти Элеонору от страшной судьбы, которая ее ожидает. Так вы покажете себя настоящей женщиной, ответив на мои искренние просьбы?
Это, похоже, затронуло нужные струны, потому что мисс Мэри задрожала и взгляд ее наполнился тоской.
– О, если бы я могла… – промолвила она.
– А что вам мешает? Вы не будете знать счастья, пока не сделаете этого. Мисс Элеонора упорствует в молчании, но это не повод следовать ее примеру. Этим вы делаете ее положение только еще более сомнительным.
– Знаю, но ничего не могу поделать с собой. Судьба слишком крепко держит меня, я не могу разорвать эти цепи.
– Неправда! Любой может разорвать воображаемые цепи.
– Нет, нет, – возразила она, – вы не понимаете!
– Я понимаю одно: дорога правды пряма, и тот, кто выходит на окольные тропы, сбивается с пути.
На лице ее промелькнуло выражение непередаваемо жалостное, горло сжалось, словно от всхлипа, губы приоткрылись… Похоже, она начала сдаваться, но тут… Раздался трезвон дверного колокольчика.
– О! – Она резко развернулась. – Скажите ему, что я не могу его принять, скажите ему…
– Мисс Ливенворт, – попросил я, беря ее за руки, – забудьте о двери, забудьте обо всем. Я задал вам вопрос, от которого зависит это таинственное дело. Ответьте мне ради спасения своей души, скажите, что за несчастливые обстоятельства могли заставить вас…
Но мисс Мэри вырвала руки.
– Дверь! – воскликнула она. – Она откроется, и…
Выйдя в переднюю, я встретил Томаса, поднимавшегося по лестнице из подвала.
– Возвращайтесь, – сказал я. – Я позову, когда вы будете нужны.
Он с поклоном удалился.
– Вы ждете от меня ответа? – спросила мисс Мэри, когда я вернулся. – Прямо сейчас? Я не могу.
– Но…
– Это невозможно.
Ее взгляд метнулся к входной двери.
– Мисс Ливенворт!
Она содрогнулась.
– Боюсь, если вы не ответите сейчас, потом будет поздно.
– Это невозможно, – повторила она.
Снова звякнул колокольчик.
– Слышите? – промолвила она.
Я вышел в коридор и позвал Томаса.
– Теперь можете открыть дверь, – сказал я и вернулся к мисс Мэри.
Повелительным жестом она указала мне на лестницу.
– Оставьте меня!
И взгляд ее переместился на Томаса, который стоял как вкопанный.
– Я с вами еще встречусь, прежде чем уйти, – сказал я и поспешил наверх.
Томас открыл дверь.
– Мисс Ливенворт дома? – осведомился чувственный голос.
– Да, сэр, – последовал уважительный, выдержанный ответ дворецкого, и, наклонившись над перилами, я, к своему удивлению, увидел мистера Клеверинга, который вошел в переднюю и направился к приемной.