– Ура! Едем в Солсбери! – Глория тут же сделала замечание:
– Сперва надо поздороваться. – Натали весело возразила:
– Не обязательно. Антони – свой человек. Мы все время говорим с ним по телефону, будто и не расставались. – Глория уже строго сказала:
– Натали, мы уже с тобой договорились, как ты должна себя вести. – Я поцеловал Глорию в щеку, а потом нагнувшись так же поцеловал Натали, от чего она явно смутилась. До Солсбери «фольксваген» вел я. Пиратский парк закрывался на зимний сезон. Американские горы уже не работали. Но это не огорчило Натали. Она весело сказала:
– Пойдем на пляж.
– Холодно, – напомнила Глория.
– А мы просто босиком походим по воде. – У Натали не проходило веселое настроение. На пляже народу не было. Мы втроем разулись, закатали джинсы до колен. Вода на прибое была ледяной. Мы стали по низу швырять в воду плоские гальки, но волны были высокие, и галька больше одного скачка не делала. По предложению Натали мы пошли к спортивной площадке. Мы с Глорией курили, а Натали шла вприпрыжку впереди нас. На спортивной площадке мы с Натали лазили по шведским стенкам, прыгали через спортивных коней, раскачивались на подвесных канатах, балансировали на спортивных бревнах. Натали повисла на турнике, спросила:
– Антони, а вы можете так? – и зацепившись ногами за перекладину, гибко прогнулась и сделала лягушку. Я подошел к высокому турнику, подпрыгнул, стал раскачиваться на руках. Сделав большой мах, я крутанулся солнцем. Приходилось напрягаться, потому что я давно не занимался гимнастикой. Сделав еще один большой мах, я задержался, стоя на руках на перекладине, пошире раздвинул ноги, и оттолкнувшись руками, спрыгнул вниз. Отвыкший от упражнений, я приземлившись, чуть не упал на спину, неуклюже взмахнув руками. Однако, Натали смотрела на меня с восхищением.
– Антони, а вы гимнаст. Где вы научились?
– Я нигде не учился. Я умею это с рождения.
– А вот и врете! Вас тренировали! – Глаза ее блестели. Это была явная влюбленность. Детская влюбленность ничем не отличается от взрослой. Просто дети это не осознают. Я сел на скамью рядом с Глорией. Она сказала:
– Здесь северная осень. Листва желтеет, становится коричневой. На Гудзоне осень многоцветная.
– Глория, тебе надо возвращаться в Нью-Йорк. Бостон – не твой город.
– Почему не мой? Такие же небоскребы, такие же люди.
– Не такие. Это провинциальная урбанистика. – Глория коротко посмотрела на меня, сказала:
– Бостонцы имеют особый шарм. – Я возразил:
– Какой шарм, если им не нужны ни театры, ни опера, а только вульгарные развлечения. – Натали, стоявшая перед нами, сказала:
– Мама, а почему бы нам не вернуться в Нью-Йорк? – В кафе мороженице я взял себе три шарика шоколадного, Глория три шарика вишневого, а Натали четыре шарика ассорти. Попробовав все четыре шарика, она сказала:
– Лимонное – самое вкусное. Тогда я своей ложкой отломил половину ее лимонного шарика. Натали наморщила нос, пожаловалась:
– Мама, Антони меня грабит. – Глория ложкой взяла с тарелки Натали остальную половину шарика.
– Пираты! – воскликнула Натали, со смехом взмахнув руками. – Теперь я имею право взять еще одну порцию, два шарика лимонного. – По дороге в Бостон мы остановились в Салеме, где зашли в кинотеатр и просмотрели нецветной французский фильм с Симоной Синьоре и Марией Казарес. Фильм шел с английскими титрами. В некоторых местах титры не совпадали с текстом.
Переночевав в гостинице, я пришел к ним с утра в назначенное время. Глория открыла дверь. Я поздоровался и, не видя Натали в гостиной, спросил:
– А где Натали?
– Она в своей комнате. Антони, пройдемся. Нам нужно поговорить. – Мы вышли на улицу, пошли по Массачусетс авеню.
– Антони, ты завтракал?
– Нет, я рассчитывал на твое гостеприимство.
– Сейчас зайдем в кафе. Антони, сегодня за завтраком я сказала Натали, что ты ее физиологический отец.
– И как она это восприняла?
– Сперва растерялась. А потом сказала, что всегда это чувствовала.
– Когда я пришел, она не вышла в гостиную.
– Она не знает как себя вести с тобой. – Глория усмехнулась: – Кажется, она в тебя влюбилась. Ты это заметил?
– Да. Комплекс Электры. Вероятно, поэтому ты и призналась ей, что я ее отец. – На Малборо стрит мы зашли в малолюдное кафе, где столики были отгорожены стеклянными экранами. Я заказал себе завтрак, Глория только кофе. Мы закурили. Глория сказала:
– К нам приезжал мой бывший муж. – Делая вид, что я не знаю об этом, я спросил:
– Когда он приезжал?
– Сразу после твоего последнего приезда.
– И как себя вела с ним Натали?
– Тактично. Она воспитанная девочка. Как своему законному отцу она изложила все события ее школьной жизни и даже рассказала о встречах с тобой.
– И о Збигневе Каспере? – Глория настороженно посмотрела на меня.
– Откуда ты знаешь?
– Збигнев сказал. Твой муж побывал на его выставке и купил мой портрет. Ты не видела этот портрет?
– Нет. После того раза я не была на этой выставке.
– Очевидно, Збигнев догадался о нашем родстве. Он же художник и уловил некоторое сходство. На портрете он придал мне некоторые черты Натали, например, линия носа. И получилось, что на портрете я похож на того, каким был до пластической операции.
– Вероятно, поэтому он и купил твой портрет. Ты его помнишь?
– Кого?
– Моего мужа.
– Я узнал его имя от Збигнева. Гарольд Стимпсон. Но я никогда не видел его. – Глория испытующе смотрела мне в глаза. И тут я догадался. Гарольд это Гол, тот единственный мой соперник, которого я ударил кулаком в челюсть, когда они выходили из театра, и Гол держал за руку мою девушку. Мою!
– Так это Гол, – сказал я.
– Когда ты уезжал, я не знала о своей беременности. Я поняла это только через месяц. После твоего отъезда Гол продолжал ухаживать за мной. Когда он сделал мне предложение, я призналась, что у меня будет от тебя ребенок, и я не собираюсь делать аборт. Гол сказал, что примет ребенка как своего. От тебя уже два месяца не было никаких известий, и я поняла, что ты не будешь ни писать, ни звонить. Так я вышла замуж.
– Ты его любила?
– Мне он нравился. Но через несколько лет я поняла, что он может быть не единственным мужчиной в моей жизни. Мы развелись. Потом он женился, не знаю на ком, потом опять развелся, а теперь он предложил возобновить наш брак.
– И ты отказала ему?
– Как видишь.
– А мне ты откажешь?
– Я тебя не знаю. Ты никто.