Этруск ожидал. Молчание порой может оказаться сильным оружием.
Ростовщик сделал тот самый ход, какой от него ожидался.
— Сотня сестерциев могла бы взбодрить мою память. Тарквиний громко рассмеялся и отвернулся.
— Погоди! — Ростовщик понял, что перегнул палку. — Пятьдесят.
На стоявший перед ним низенький столик со звоном упало двенадцать денариев. Это было на два сестерция меньше, чем просил грек, но он решил не торговаться.
Серебряные монеты сразу же исчезли.
— Она шлюха, — презрительно бросил он. — Принадлежит той старой лахудре, которая заправляет в Лупанарий. Это тебе известно?
Тарквиний кивнул:
— Продолжай.
— Приходит раз в месяц, чтобы пустить в рост деньги, которые ей дарят. Всегда с безмозглым болваном наподобие вот этих. — Он дернул головой, указывая на стоявших позади телохранителей.
Оба возмущенно передернули плечами и переступили с ноги на ногу, но выразить недовольство вслух не осмелились. Им хорошо платили, и, лишившись места, они вряд ли смогли бы найти подобное.
— Она говорила что-нибудь о своей семье? — спросил гаруспик. — О друзьях?
Грек брезгливо скривился:
— Это же жалкая рабыня. До нее никому дела нет.
Тарквиний немного наклонился и взглянул в глаза толстяку.
— Мне есть.
Ростовщик почувствовал, что у него вдруг вспотели ладони.
— Ну?
Грек сглотнул вставший в горле ком. Телохранители могли бы без труда избавить его от этого надоедливого незнакомца. Сломать ему что-нибудь по приказу хозяина. Но по какой-то непонятной причине он понял, что поступить так было бы серьезной ошибкой.
— Она как-то раз сказала, что копит деньги, чтобы выкупить брата, — неохотно сообщил он. — Его продали в Большую школу.
Тарквиний слышал о крупнейшей из римских школ гладиаторов. И улыбнулся в ответ на эти слова. Все-таки выяснилось, что след, ведущий к Лупанарию, не был ложным.
Брат Фабиолы был гладиатором.
Он обвел всех троих долгим тяжелым взглядом и пошел прочь.
Грек шепотом пробормотал ему вслед проклятие и решил выкинуть случившееся из головы. Никакого желания запоминать этот краткий разговор у него не было. В глазах незнакомца он увидел отражение Гадеса.
Тарквиний не спеша шел по рынку и, воспаряя духом, вспоминал давние слова Олиния. Они обретали все больше и больше смысла.
«Твоими друзьями станут два гладиатора».
* * *
Боги между тем продолжали улыбаться Тарквинию.
Прошел еще один день. Смеркалось, и Секунд собирался отправиться на поиски еды. Как правило, вечерами он шел в одну из грязных харчевен, которых на улицах города было без счета, и покупал там на полученную за день милостыню кусок жареной свинины и несколько чаш кислого, как уксус, вина.
— Пошли со мной, — вдруг предложил он, хлопнув ладонью по всегда висевшей поверх его туники бронзовой фалере — единственному, что осталось у него от военной службы. — Я ведь еще не рассказал тебе, как заслужил ее.
Тарквиний улыбнулся. Теплый ветерок говорил ему, что нужно оставаться на месте.
— Куда ты пойдешь? — спросил он.
— В тот клоповник, что на углу через улицу. Ты его знаешь. Ну, а если окажется, что там ошивается слишком много подонков из коллегии, — добавил он, нахмурившись, — ищи меня в таверне, что возле Овощного форума.
— Займи для меня место, — попросил этруск. — Я скоро приду.
Однорукий ветеран понимал, что слишком рьяно допытываться, чего ради его новый друг торчит возле Лупанария, не стоит. Тем более что на все свои осторожные вопросы он так и не получил ни одного ответа. А поскольку белокурый торговец продолжал платить по десять сестерциев в день, Секунд решил, что любопытство должно уступить скромности. Он кивнул, ловко скрутил одеяло одной рукой и бросил на ходу:
— До встречи.
Калека быстро зашагал прочь. Сумерки сгущались, и он единственной рукой крепко стискивал рукоять ножа, который носил в ножнах, прикрепленных к переброшенному через левое плечо ремню. Порядочных людей на улицах уже оставалось мало, зато на смену им выползала всякая сволочь, предпочитавшая для своего малопочтенного ремесла ночные часы.
Тарквиний нисколько не боялся оставаться в одиночестве на ночной улице. Местные грабители и хулиганы не решались связываться с худощавым незнакомцем. Неделей раньше четверо из них попытались напасть на него впотьмах, но получили отпор такой силы и ярости, что выжившие потом даже не смогли толком рассказать, что же произошло. Один из негодяев ушел сразу, выдыхая из перерезанной глотки вместо воздуха кровавые пузыри. Пока остальные удивленно пялились на своего товарища, гаруспик молниеносным ударом гладиуса вскрыл грудную клетку второму. Третий отделался глубокой раной в левом бедре, и лишь одному удалось удрать целым и невредимым. Тарквиний при этом не получил ни царапины, а вот местные воры теперь старались держаться от него подальше, если встречали его на улице.
Этруск вновь прислонился к стене и покрепче закутался в лацерну, легкий плащ с капюшоном. Гладиус он пристроил под правой рукой и наполовину выдвинул из ножен. Его ожиданию подходил конец, Тарквиний явственно чувствовал это.
Довольно скоро во мраке показалось дрожащее пламя факелов, а затем послышались пьяные голоса. Появилось несколько могучих рабов, вооруженных ножами и дубинами, а следом за ними нетвердой походкой шествовали пятеро пьяных аристократов, направлявшихся в Лупанарий. Такое происходило очень часто. После напряженного дня в чопорной атмосфере Сената политики любили отдохнуть за чашей-другой вина. А потом поваляться со шлюхами.
Тарквиний надвинул капюшон пониже. Это была не просто группа загулявших сенаторов — среди них находился убийца Олиния. В глубине души гаруспика вспыхнул старый неутоленный гнев, но он продолжал дышать ровно и глубоко, заставляя себя сохранять спокойствие. Сейчас он не мог позволить себе необдуманных поступков. Когда мужчины поравнялись с ним, он искоса бросил на них короткий взгляд. Света было так мало, что он не смог бы узнать никого, разве что они выстроились бы перед ним лицом к лицу.
— Шевелитесь, пьяницы! — крикнул один из гуляк. — Я целый день мечтал о том, как окажусь здесь.
— Надеюсь, это место оправдает свои цены, — рыкнул другой.
Тарквиний узнал голос и непроизвольно напрягся. Незаметно приподняв голову, он рассматривал людей, которых отделяли от него считанные шаги. Но ни один из них не обратил на него ни малейшего внимания — все устремили возбужденные взоры на раскрытые двери Лупанария.
— Ты только попробуй, Целий, — сказал ближний. — Уверен, разочарован не будешь.
Этруск вгляделся в массивную фигуру человека, в рыжих волосах которого седина все еще была не слишком заметна. А тот решительно устремился внутрь, туда, где в глубине помещения можно было рассмотреть проституток, которые ожидали посетителей. Это был Целий. Постаревший и заметно раздавшийся в поясе, но тот самый негодяй, который пятнадцать лет назад в корне изменил жизнь гаруспика. Тарквиний не удержался и глубоко вздохнул.