Южная Италия, осень 55 г. до н. э.
Лишившись за считанные мгновения всякой возможности дальше жить в Риме, друзья на рассвете выскользнули за городские ворота. Сначала они направились на юг по Аппиевой дороге, по сторонам которой возвышались громадные усыпальницы знатных и богатых римлян. Местное население, состоявшее по большей части из грошовых шлюх и мелкого ворья, еще спало, так что мало кто мог их увидеть. Понимая, что их облик обязательно привлечет любопытные взоры, они, когда стало светло, свернули в поля. Увидев двоих вооруженных до зубов мужчин, причем не в форме легионеров, любой гражданин, скорее всего, принял бы их за разбойников или беглых рабов. Поэтому все их путешествие проходило поодаль от дорог, да и шли они по большей части рано утром и под вечер. У Ромула и Бренна совершенно не было желания кого-нибудь встретить, и потому они всячески избегали селений и отдельных хозяйств.
Во время молниеносного набега на кухню лудус они раздобыли хлеба, сыра и овощей на несколько дней. Бренн, наряду с прочим оружием, взял свой лук, чтобы по пути охотиться на оленей и кабанов. У обоих было по кожаному бурдюку для воды, которые они регулярно наполняли в ручьях. Погода стояла прохладная, и ночевать под открытым небом было не так уж приятно, и все же куда лучше было ежиться под тонким одеялом в ненадежном укрытии от ветра и смотреть на холодное небо, сиявшее тысячами звезд, чем медленно умирать на кресте.
В Кампании и Апулии, областях, лежавших к югу от Рима, было множество громадных имений-латифундий. Ромул не переставал изумляться при виде обширных полей и склонов холмов, где росли пшеница, виноград, оливы и плодовые деревья. По ночам сады снабжали их яблоками, сливами и персиками, вкус которых юноше прежде был почти не знаком. А днем Ромул трясся от бессильного гнева, глядя на трудившихся на полях бесчисленных несчастных рабов со скованными ногами. Возле каждой группы околачивался надсмотрщик, готовый при первой же возможности пустить в дело кнут.
Все поместья жили одинаково.
Ромул быстро осознал, что вся страна живет рабским трудом. И не следовало удивляться богатству Рима — как-никак десятки тысяч его подданных всю жизнь трудились задаром. И потому в походе друзья непрерывно спорили. Ромул все представлял себе, как они, вместо того чтобы отправиться в таверну Публия, убивают Мемора и поднимают второе восстание рабов. Он никак не мог определиться в своем отношении к той ночи. Не отправься они в город, он не встретил бы Юлию. Он понимал, что это всего лишь мимолетная влюбленность, но все же стоило ему вспомнить о ней, как сердце его начинало биться. Но наряду с этим чувством было и сожаление о несбывшемся. Если бы они смирно сидели в лудус, то, Может быть, шли бы сейчас грозным войском мимо этих самых латифундий, освобождая рабов, а не крались по кустам, как дикие звери.
Бренн тоже не представлял себе, как много рабов гнут сцены на республику, и испытывал такой же гнев, как и Ромул. По пути он видел представителей всех племен и народов, какие есть на свете. Рим обладал неутолимым аппетитом на рабов хоть как-то удовлетворить его можно было лишь при помощи войны, так что, судя по всему, истребление аллоброгов было не единственным в своем роде случаем. Те, кого злая участь забросила на италийские латифундии, должны были страдать ничуть не меньше, чем он сам. Ему это глубоко претило, однако Бренн был бессилен изменить положение вещей. Он не был Спартаком. Да, он воин. Но не полководец. Еще он сожалел, что не сбежал из лудус раньше, но вскоре и это чувство пошло на убыль. Возможно, восстание удалось бы. Но провал его был куда вероятнее. Да и если ему суждено было воевать на полуострове, это значило бы, что слова Ультана не имели смысла.
«Такое путешествие, какого не совершал еще никто из аллоброгов».
Эта фраза стала заклинанием для Бренна, все остальное отступало рядом с нею на второй план. Увидеть, что предсказание друида исполнилось, — только так он мог оправдать принятое шесть лет назад решение бежать, а не защищать свою деревню.
Триста миль два друга преодолели менее чем за двадцать дней.
За это время можно было многое обдумать.
Они смотрели на бесчисленных рабов, и у них крепло желание избавиться от следов собственного рабского прошлого. И Ромул, и Бренн были помечены клеймом, которое сразу же выдало бы их. В войске это значило немедленную казнь на кресте. После непродолжительной дискуссии они согласились, что выход может быть только один. Отыскав подходящий грот среди холмов неподалеку от Брундизия, Бренн разжег костер и наточил кинжал так, что им можно было бриться. Потом он прокалил на огне лезвие и, посоветовав Ромулу взять в зубы деревяшку, несколькими ловкими надрезами удалил с его кожи ненавистные буквы «LM». Кровь дотекла по руке Ромула тонкими струйками, закапала наземь. Выпученными от боли глазами он смотрел, как галл сшивал края раны куском распутанной запасной тетивы из кишок.
Бренн ухмыльнулся.
— Может, и не очень красиво, но сойдет. Некоторое время будешь прикрывать, а если кто-нибудь все же заметит, скажешь, что это рана от меча.
После грубых стежков должен был остаться уродливый шрам, ничуть не похожий на тонкую работу римских лекарей-греков, которые за хорошие деньги удаляли клейма богатым вольноотпущенникам. Впрочем, Ромула это нисколько не волновало. Доказательство того, что он являлся собственностью Мемора, исчезло навсегда.
Но когда он извлек свой кинжал и наклонился к ноге галла, тот остановил его.
— Нельзя, чтобы у нас обоих были свежие зашитые раны. Мою отметину будем выжигать. Из костров то и дело вылетают головешки.
Ромул запротестовал было, но он и сам понимал, что его друг прав. Беглые рабы не могли рассчитывать на милосердие. Он сунул кинжал в огонь, дождался, пока лезвие засветилось тусклым красным светом, и, стиснув зубы, приложил его плашмя к икре Бренна. В ноздри ударил отвратительный запах паленых волос и мяса.
Могучий галл скорчил гримасу; впрочем, можно было надеяться, что, как клеймо с тела, острая боль выжжет и память о рабском прошлом.
— Мы останемся тут на некоторое время, — сказал он, широко улыбнувшись. — Залижем раны, да и отдохнем заодно. А потом отправимся в порт.
Его настроение оказалось заразительным, Ромул тоже расплылся в улыбке.
Последнее испытание. Зато теперь они стали по-настоящему свободными.
* * *
Вокруг гавани Брундизия жизнь била ключом. Приход армии Красса сильно изменил этот большой город. Его заполнили тысячи солдат, на узких причалах были свалены тонны снаряжения и оружия, и все это дожидалось отправки в Малую Азию. Горизонт загораживал лес мачт. На волнах покачивались десятки трирем, крепко связанных между собой. Гавань бороздили лодки, гребцы на которых ругательски ругали пассажиров за скаредность.
Орали мулы, которых вели по сходням на корабли. Офицеры выкрикивали приказы, выстраивали и подгоняли людей. Сломя голову носились гонцы с распоряжениями.