Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Нет, я могла себе это представить, но не очень хотелось, хотя, когда мы уже добрались до Вандомской площади и увидели внушительное здание отеля «Риц», трудно было не заметить жуткого флага над перекрытым мешками с песком входом и часовыми с нарукавными повязками со свастикой, охранявшими вход внутри.
Мари-Луиза похлопала меня по плечу:
— Коко, вы уверены, что хотите здесь жить? Если они захватили отель… Может, поедем со мной, остановимся у моих друзей?
— Нет-нет, все будет отлично… — Я выдавила улыбку. Молодой человек выскочил из машины, чтобы достать чемодан и помочь мне выйти. Я повернулась к Мари-Луизе. — Позвоните мне как-нибудь, хорошо? Я буду в своем номере.
Она скептически вздернула брови: похоже, была уверена, что в свой номер я не попаду, но это лишь укрепило мою решимость. Я вышла из машины, взяла чемодан и направилась к отелю, но тут за спиной раздался голос нашего водителя.
— Так вы и есть та самая Коко Шанель?
Я остановилась, повернула голову и искоса посмотрела на него:
— Да, та самая.
Он сорвал с головы берет:
— Какая для меня честь, мадемуазель! Моя мама только про вас и говорила, какая вы стильная, прогрессивно мыслящая. Она обожала ваши платья, хотя так и не смогла позволить себе купить что-нибудь. А ваши духи! Я купил ей однажды флакончик на распродаже в «Галери Лафайет». Она пользовалась ими понемногу, экономила… До самой смерти хватило. Говорила, что даже любовь не живет так долго, как «Шанель № 5».
Повинуясь внезапному порыву, я шагнула к нему и поцеловала в щеку. От него пахло по́том и табаком, а еще неиссякаемым оптимизмом юности. Он сразу покраснел.
— Ваша мать была права, — прошептала я.
* * *
— Нужно предъявить аусвайс, — повторил немецкий часовой, преграждая мне дорогу в гостиницу. — Пропуск, — добавил он на ломаном французском.
За его спиной, в холле, виднелись силуэты офицеров в немецкой форме и нескольких гражданских. Я изо всех сил напрягала зрение, чтобы увидеть хоть кого-нибудь из знакомых. Часовой уже начал оттеснять меня, как вдруг я увидела метрдотеля, который приходил ко мне в номер, чтобы сообщить о вторжении немцев. Сейчас он смотрел в мою сторону. Узнав меня, он застыл на месте, а его обычно непроницаемое лицо сморщилось.
Я пережила страшное мгновение: неужели он сделает вид, что не заметил меня? Но вот метрдотель быстро зашагал к выходу.
— Это наша почетная гостья, мадемуазель Коко Шанель, — обратился он к часовому. — Прошу вас, пропустите ее.
Немец, которому, похоже, не было еще и двадцати, воинственно расправил плечи:
— У нее нет пропуска. Она должна сначала обратиться в комендатуру.
— Вот прямо так, с ног до головы грязная? — резко возразила я.
Метрдотель согласно кивнул:
— Да-да, я обо всем позабочусь, все будет сделано, я вам обещаю.
И он схватился за ручку моего чемодана. Насквозь мокрая от пота, немытая, измученная от многодневной дороги, с подгибающимися от усталости ногами, я прошла мимо часового и не смогла не бросить взгляд на пистолет в кобуре у него на поясе. До последней секунды я боялась, что он меня все-таки не пропустит, как и ту престарелую пару у Орлеанских ворот, но юнец явно растерялся, не знал, что делать, и метрдотель ловко воспользовался его нерешительностью, подхватил меня под локоток и аккуратно подтолкнул внутрь.
— Боже мой, — пробормотала я, когда он уже вел меня к стойке администратора. — Неужели они все здесь такие?
— Да-да, — кивнул он, — везде нужен аусвайс. Я позабочусь об этом, мадемуазель, не беспокойтесь. Для нас вы всегда желанная гостья. Ваши вещи в целости и сохранности, я отправил их в камеру хранения. Прикажете прислать их в ваш номер? — Он ужом вертелся за стойкой, выбирая ключ. Наконец вручил, но, оказалось, совсем не от моего номера. Он поймал мой недоуменный взгляд. — Увы, мадемуазель, боюсь, ваш номер занят, хотя и не был зарезервирован. Всю вашу мебель я приказал перевезти в вашу квартиру над ателье. Могу предложить вам номер поменьше на третьем этаже, окна выходят на улицу Камбон, совсем рядом с ателье, если вы не возражаете.
— Нет, конечно. Благодарю вас.
Мне было все равно. Комната или чердак, главное, чтобы была ванна и водопровод, остальное не важно. Метрдотель нажал кнопку звонка. Тут же явился коридорный, чтобы сопровождать меня в номер.
— Ваши вещи будут доставлены сию минуту, — заверил метрдотель. — Желаю приятного пребывания в отеле «Риц», мадемуазель.
Он говорил так, как всегда, уверенным, ровным голосом, что свидетельствовало о его профессионализме, но я видела, что взгляд его так и скачет в сторону немецких офицеров, и мне был понятен этот невысказанный сигнал. Надо вести себя как можно более скромно, не высовываться, и дай бог мне способности делать это.
Номер оказался крошечным по сравнению с моими просторными апартаментами, но здесь имелась крепкая кровать, знаменитый встроенный шкаф — основатель отеля приказал установить их в каждом номере — и отделанная плиткой смежная ванная комната.
Я сбросила грязный наряд, блаженно погрузилась в горячую, окутанную паром ванну и наслаждалась, пока не надоело, а потом улеглась в постель и уснула крепким сном. Проснувшись, позвонила, чтобы принесли чай, облачилась в роскошный белый халат, позвонила Мисе, чтобы сообщить о своем возвращении в Париж. Она подошла к аппарату не сразу. А когда сняла трубку, мне показалось, что я слышу ее тяжелое дыхание. Помехи на линии были столь сильными, что я едва разбирала, что она говорит.
— Я в Париже! — кричала я в трубку. — Остановилась в «Рице»!
— В «Рице»? — Помехи заглушили несколько ее слов, но не смысл: интонация была возмущенная. — Но почему… Там полно нацистов… Ты должна… Мы с Жожо… Настаиваю!
— Какая тебе разница, где я остановилась? — резко ответила я. — Все отели заняты.
Меньше всего мне хотелось жить с ней и с ее Жожо в этом вечно переполненном людьми доме на улице Риволи, страдать, выслушивая их бесконечные ссоры, и испытывать волчий голод. После смерти любовницы Жожо вернулся к Мисе, но я сомневалась в том, что их воссоединение протянется долго и не оставит за собой неприятных последствий. Кроме того, если я хочу узнать что-нибудь об Андре, мне надо быть в гуще событий, а судя по знакам различия и наградам, которыми были увешаны немецкие шишки, встреченные мной в холле отеля, «Риц» был как раз таким местом, лучше не придумаешь.
— Это не патриотично! — Мися так и кипела от злости. — Жить в одном доме с захватчиками! Ты должна немедленно переехать к нам!
Я опасалась, что линия прослушивается, поэтому ответила кратко:
— Я уже здесь устроилась. Заплатила вперед, а кроме того, должна приглядывать за ателье. Через пару дней встретимся и поговорим. — И повесила трубку.