Пришлось напрячься со знанием разговорного. Правильный, словно отскакивающий от зубов диктора инглиш от BBC News не забивали ничем; через четверть часа Виктор узнал, что, по данным ЦРУ, в центре ядерных исследований «Винча» под Белградом успешно ведутся работы по созданию ядерного оружия, и ДКХП располагает несколькими зарядами мощностью от единиц до десятков килотонн, которые могут быть применены по крупным европейским столицам. Сообщалось также о расстрелах по приказу ДКХП мирных демонстраций оппозиции и депортациях целых поселений национальных меньшинств в концентрационные лагеря, где заключенные содержатся неделями без пищи и воды; со спутников были обнаружены массовые захоронения жертв режима. О предстоящей операции сообщалось обтекаемо: дескать, мировое сообщество в лице НАТО в ближайшее время примет меры, чтобы принудить (to force) диктаторский режим остановить свои кровавые злодеяния. Чем именно натовцы собрались to force и не выльется ли это в еще большее мочилово, голос из-за бугра скромно умалчивал.
Фединг утишил благородное негодование туманного Альбиона; Виктор попытался поправить настройку и сбил волну. В уши хлынул бодрый спортивный марш времен его детства «Вот это и есть футбол»; мужские и женские голоса энергично накачивали всесоюзную аудиторию чувством силы и непобедимости.
Виктор щелкнул выключателем питания.
«Сильны мы содружеством…» Он чувствовал бы себя более спокойно, если бы услышал какие-то резкие заявления, организацию акций протеста, клеймение империалистов, что там еще было положено в СССР в таких случаях. Здесь же было затишье перед боем. Врубили радиопротиводействие… да, еще Виктору показалось, что к вечеру стало больше дружинников. На площади перед театром… никогда их там не видно было, на площади перед театром. И флэш-моб «Космос – наш!» – стопудово не стихийный.
«Что-то готовят. Что-то готовят…»
…Ленивое солнце неспешно потягивалось в своей зеленой постели за Фокинкой, озаряя золотыми отблесками барашки на взволнованном небе, и Десна еще безмятежно дремала, свернувшись посреди поймы под серым туманным одеялом. Вторник. Обычный день конца столетия.
Ничего не снилось. Или Виктор не помнил. От ночного забытья оставалось только щекочущее чувство ожидания каких-то неожиданных перемен в жизни. Не страх, не тревога, а что-то вроде азарта.
На кухне динамик что-то неразборчиво ворчал. Виктор добавил громкости, и динамик радостно возопил прорезавшимся голосом о том, что для солдата нет больше счастья, чем вонзить беспощадный штык во вражье тело.
«Между прочим, Лев Ошанин, – подумал Виктор. – Которого «Пусть всегда будет солнце». Что же делать? Как же их остановить-то? Натовцев в смысле».
В ядерные заряды ДКХП и массовый террор он не верил. Пусть сперва американцы в Ираке химоружие свое найдут.
…Перед проходными НИИагропроминформатики ничто не вызывало беспокойства. Асфальтовая дорожка покрылась березовой и осиновой листвой, которую здесь никто не убирал. Небо хмурилось: днем, похоже, покапает. Виктор влился в неспешный ручеек сослуживцев, тянувшийся от остановки до проходной, стараясь уловить знакомые лица. Так никого и не узнав, он добрался до комнаты 212 и набрал код. Илья Нариманович уже был на месте и встретил Виктора добродушной улыбкой.
– А, Виктор Сергеевич! Добро пожаловать. Как настроение, как впечатления от смены обстановки?
– В смысле что НАТО готовится напасть на Югославию?
– Не берите в голову, это есть кому решать. Я насчет другого. Наш темп работы для вас не слишком напряженный?
– Ничуть. Рабочий день до пяти… в выходные у вас вызывают?
– Ну, если что-то, компенсируют двойной оплатой или отгулами.
– Тогда чем он напряженный? Или это только начало?
– Нет, не начало… Тут вот в чем дело: со слов предыдущего хроноагента, народ в России – в вашей России – не любит работать, так считают ваши бизнесмены. Хотя Светлана Викторовна сообщила мне, что вы – не тот случай, все-таки хотелось убедиться.
– Ну а что значит любить работать? Если есть смысл, то работают, если хоть работай, хоть сачкуй – то и смысла нет, и работы тоже… Вот у нас один раз такой случай был: как-то своих заказов не было, подрядились в соседней области, в одной конторе, и там их руководитель сотрудников премии лишил за то, что они на городском празднике не были. Когда знаешь, за что получаешь, это одно, а когда непонятно за что…
– Интересно… А что дальше с этим руководителем было?
– Не знаю, вроде на том же месте.
Илья Нариманович задумчиво почесал нос.
– Знаете, у меня такое желание сторонников вашего строя в вашей реальности направить провериться к психиатру. Хотя в своей реальности они скорее направят всех нас… У вас там есть законы против экономического рабства?
– Ну, с точки зрения прав человека, наша система считается в мире свободной и демократической и рабство вроде как запрещено.
– Тогда ничего не понимаю. У нас по Указу Президиума от какого-то там мая восемьдесят шестого экономическим рабством считается использование должностным лицом административного и экономического положения для посягательства на личные права гражданина. Во-первых – это принуждение к работе или исполнению иных обязанностей в свободное время, это покушение на конституционное право на отдых.
– То есть субботников у вас нет?
– То есть они у нас чисто добровольные. Всесоюзный ленинский, между прочим, отменили, остался только памятный день. Во-вторых, принуждение выполнять несвойственные функции, в том числе и в рабочее время, это покушение на конституцию, на свободный выбор профессии. Предупреждая ваш вопрос – шефской помощи колхозам, что при Брежневе была, у нас давно нет. Есть возможность безработным из бывших стран СЭВ прокормиться. В-третьих – принуждение использовать для работы личное имущество. Например требовать ездить по служебным делам на личной машине. В-четвертых – принуждение заниматься политической деятельностью вопреки желанию и убеждениям.
– Простите, то есть у вас партийно-политической работы нет?
– Ну как нет… Вот вы, например, человек, адаптированный к чуждой нам общественной системе. Вы здесь у нас лояльны к нашему строю? Только честно. Вы же знаете, у нас в Союзе мысли читают.
– Ну, не было смысла выступать.
– Вот. Это самое главное. Вам нет смысла диссидентствовать, да и на выборах вы, скорее всего, проголосуете за Народный фронт коммунистов и беспартийных, и не из каких-то идей, а просто не захотите менять то, что вам лично удобно и комфортно.
– А если не проголосую?
– Плюс-минус голос роли не играет… Главное – это число довольных. В этом и есть партийно-политическая работа. Ну и, наконец, использование своего положения для действий, унижающих достоинство работника. А если у вас такой защиты нет, то тогда все понятно. Устраивают рабство, а рабу нет смысла работать. И над этим рабством сверху – балаган, видимость свобод, демократии… Но давайте к работе, – резюмировал Момышев, увидев, что Виктор уже повесил плащ в шкаф и сел за рабочее место. – В связи с планами НАТО в начавшуюся работу по социальным сетям срочно вклинивается еще одна задача, надо сегодня на группе нащупать решение. Готовы переключиться?