Мак громко засмеялся и пихнул Иисуса в бок.
— Стой! — закричал Иисус и замер на месте. Сначала Мак подумал, что, возможно, обидел его, но Иисус напряженно всматривался в воду, — Ты видел? Смотри, вот она, снова подплывает!
— Кто? — Мак подошел и, прикрыв глаза от солнца, попытался разглядеть, на что смотрит Иисус.
— Смотри! Смотри! — шепотом заговорил Иисус. — Она прекрасна! Наверное, целых два фута в длину! — И тогда Мак увидел ее, громадную форель, скользящую всего в паре футов у них под ногами, явно не подозревающую, сколько эмоций она вызвала над поверхностью воды.
— Уже несколько недель пытаюсь ее поймать, и вот она теперь меня дразнит, — засмеялся Иисус.
Маки изумлении смотрел, как Иисус заметался из стороны в сторону, пытаясь не отстать от рыбины, но в итоге сдался. Он был взволнован, словно ребенок.
— Ну, разве она не великолепна? Наверное, мне никогда ее не поймать.
Мак был сбит с толку всей этой сценой.
— Иисус, почему бы тебе просто не приказать ей… ну, не знаю, прыгнуть прямо в лодку или заглотить крючок? Разве ты не повелитель всего сущего?
— Конечно. — Иисус наклонился и провел пальцами по воде. — Но какая в том будет радость, а? — Он поднял голову и засмеялся.
Мак не знал, что ему делать, тоже смеяться или плакать. Но он понял, что очень любит этого человека, человека, который еще и Бог. Иисус вернулся к нему, и они продолжили свое путешествие к причалу. Мак отважился еще на один вопрос.
— Можно узнать, почему ты не рассказывал о Мисси раньше, хотя бы вчера, или год назад, или…
— Не думай, что мы не пытались. Ты не заметил, что в своей горести ты думал обо мне самое худшее? Я говорил с тобой очень долго, но только сегодня ты в первый раз услышал меня, хотя и раньше мои разговоры с тобой вовсе не были пустой тратой времени. Необходимо подготовить почву, если хочешь посеять в нее семя.
— Я не совсем понимаю, отчего мы так сильно сопротивляемся тебе, — задумчиво произнес Мак, — Теперь мне кажется, что это так глупо.
— Все связано со временем, подходящим для милосердия, Мак, — продолжал Иисус. — Если бы во вселенной было всего одно человеческое существо, выбрать время было бы просто. Но стоит появиться еще одному, ну, ты знаешь эту историю. Каждый сделанный выбор волной проходит через время и взаимоотношения, отчего рябь идет и по выбору других. И из того, что представляется чудовищной неразберихой, Папа сплетает изумительный гобелен. Только Папа в силах разобраться во всем этом, и она делает это с непередаваемым изяществом.
— Значит, все, что мне остается, это следовать за ней, — заключил Мак.
— Вот именно. В этом-то все и дело. Теперь ты начинаешь понимать, что такое быть настоящим человеком.
Они подошли к причалу, Иисус запрыгнул наверх и обернулся, чтобы помочь Маку. Они сели на краю и принялись болтать босыми ногами в воде, наблюдая, как ветер гонит рябь по озерной глади. Мак первым нарушил молчание.
— Я видел Небеса, когда видел Мисси? Было очень похоже.
— Что ж, Мак, наша конечная цель — вовсе не та картина рая, которая засела у тебя в голове, ну, ты сам знаешь, всякие там жемчужные ворота и улицы, выложенные золотом. На самом деле это заново очищенная вселенная, так что все действительно выглядит во многом так, как ты видел сегодня.
— А как же тогда жемчужные ворота и всякая золотая дребедень?
— Эта «дребедень», брат мой, — начал Иисус, ложась на причал и прикрывая глаза от яркого теплого солнца, — суть картина, изображающая меня и женщину, которую я люблю.
Мак посмотрел на него, чтобы понять, не шутит ли он, но, совершенно очевидно, Иисус говорил серьезно.
— Это портрет моей невесты, Церкви: личностей, вместе образующих духовный город, через который протекает живая река, а по ее берегам растут деревья с плодами, способными исцелять боль и страдания целых народов. И город этот всегда открыт, и каждые ворота в нем сделаны из одной цельной жемчужины… — Он размежил веки и посмотрел на Мака, — И это все я! — Он прочел в глазах Мака вопрос и пояснил: — Жемчужины, Мак. Единственные драгоценности, порожденные болью, страданием и в конечном итоге смертью.
— Я понял. Ты — путь туда, но… — Мак замолчал, подыскивая правильные слова, — Ты говорил о Церкви, как о женщине, которую любишь, а я точно знаю, что ее не встречал. Она не то место, где я бываю по воскресеньям, — Мак сказал это больше самому себе, не зная, стоило ли высказывать подобную мысль вслух.
— Мак, это оттого, что ты видел только институт, созданную людьми систему. Это не то, что я пришел построить. То, что я вижу — это люди и их жизни, живое, дышащее сообщество тех, кто любит меня, а не постройки и программы.
Мак несколько оторопел, когда Иисус заговорил о церкви такими словами, но это опять не особенно его удивило. Это было облегчением.
— Но как же я могу стать частью твоей Церкви? — спросил он. — Частью этой женщины, от которой ты, кажется, без ума.
— Это просто, Мак. Все это опять-таки связано со взаимоотношениями и зависимой жизнью. Мы открыты и доступны для всех, кто рядом с нами. Моя Церковь, она вся для людей и жизни, вся держится на взаимоотношениях. Ты сам не можешь ее построить. Это моя работа, и я прекрасно делаю ее, — сказал Иисус, посмеиваясь.
Для Мака эти слова стали глотком свежего воздуха! Как просто. Ни секунды утомительного труда и длинного списка требований, никакого сидения на бесконечных службах и глядения в затылок соседям, людям, с которыми ты даже не знаком. Просто разделить свою жизнь с другими.
— Но погоди…
У Мака было полным-полно вопросов. Может быть, он что-то неверно понял. Это кажется слишком простым! Он снова одернул себя. Может быть, оттого что люди настолько безоговорочно потеряны и независимы, они и берут что-нибудь простое и усложняют его? Поэтому он дважды подумал, прежде чем спрашивать о том, что уже начал понимать. Вывалить сейчас свои вопросы — все равно что швырнуть ком грязи в кристально чистое озеро.
— Нет, ничего, — Вот и все, что он сказал вслух.
— Мак, тебе вовсе не нужно все это понимать. Просто будь со мной.
Спустя секунду Мак решил последовать примеру Иисуса, он лег на спину рядом с ним, рукой прикрыв глаза от солнца, стоявшего в зените, чтобы можно было смотреть на облака, уносящие с собой последние утренние часы.
— Что ж, если честно, — признался он, — я не особенно расстроен, что мне не достанутся «улицы, выложенные золотом». Мне всегда казалось, что это как-то неинтересно и совсем не так чудесно, как быть здесь вместе с тобой.
Наступила почти полная тишина, Мак слышал только шорох ветра, ласкающего деревья, да смех текущего неподалеку ручейка. День был великолепный, а весь пейзаж, от которого захватывало дух, просто невероятный.
— На самом деле я хочу знать… то есть мне кажется, что отыскать путь к тебе так сложно из-за всей этой благонамеренной религиозной мути, с которой я так хорошо знаком.