– Я знаю, кто я.
– В самом деле? Вы не находите странным, что никто не может найти ваших документов?
– Ага, потому что их намеренно…
– Верно, мы ведь все замешаны в каком-то большом заговоре, – рассмеялся Поуп. – А вам никогда не приходило в голову, что никто не может найти жетон Итана Бёрка потому, что его не существует? Потому что вас не существует?
– Вы ненормальный.
– А по-моему, это вы проецируете, коллега. Вы убили агента Эванс, не так ли…
– Нет.
– …вы больной, психопатический безумец. И чем же вы забили его до смерти?
– Пошел в жопу.
– Где орудие убийства, Итан?
– Пошел в жопу.
Итан ощутил, как в нем вспыхивает ярость. Чистая, взрывоопасная ярость.
– Слушайте, – изрек Поуп, – не знаю, то ли вы просто чертовски хороший лжец, то ли действительно верите в эту замысловатую ложь, которую выстроили для себя.
Итан встал.
На подкашивающихся ногах.
Под ложечкой цветком распускалась тошнота.
Кровь струилась по лицу, капая с подбородка в лужицу на бетоне.
– Я ухожу, – заявил Итан, указывая на дверь позади шерифа. – Откройте.
Поуп не шелохнулся. Бросил:
– Валяй, садись на место, пока по-настоящему не пострадал, – с уверенностью человека, который не раз приводил свои угрозы в исполнение и с радостью проделает это снова.
Обогнув стол, Итан мимо шерифа двинулся к двери.
Подергал за ручку.
Заперто.
– Положи свою задницу на место. Мы еще даже не начинали.
– Откройте дверь.
Поуп неспешно поднялся на ноги, вторгаясь в воздушное пространство Итана. Достаточно близко, чтобы почувствовать запах кофе в его дыхании. Увидеть темные пятна у него на зубах. В нем на четыре дюйма и фунтов на сорок больше, чем в Итане.
– Думаешь, я не могу усадить тебя, Итан? Что совершить подобное мне не по плечу?
– Это незаконное задержание.
– Ты думаешь не в том направлении, паренек, – ухмыльнулся Поуп. – В этой комнате нет таких вещей, как закон или правительство. Здесь только ты да я. Я – единственная и неповторимая власть в твоем крохотном мирке, чьи пределы ограничены этими стенами. Я мог бы прикончить тебя сию же секунду, если бы хотел.
Итан позволил напряженно вздыбленным плечам расслабиться и поднял обе руки с открытыми ладонями в жесте, который Поуп, как он надеялся, по ошибке примет за почтение и капитуляцию. Отвел голову, опустив подбородок, сказал:
– Ладно, вы правы. Надо продолжить обсуждение…
…и подскочил на носках, словно ступни у него были на пружинах, врезавшись лбом прямо Поупу в нос.
Хрящ хрустнул, а Итан, чувствуя, как кровь хлещет ему на волосы, схватил Поупа за твердокаменные бедра, подымая его силой ног, пока шериф силился захватить шею Итана между бицепсом и предплечьем, но слишком поздно.
Каблуки ботинок Поупа скользнули под ним по крови на полу, как по смазке, и Итан почувствовал, как немалая масса противника взмывает в воздух.
Он вонзил плечо тому в живот, крепко швырнув его на бетон.
Воздух взрывом вырвался из легких Поупа, а Итан сел на шерифа верхом, когда тот отвел правую руку, чтобы ударить основанием ладони.
Крутнув бедрами, Поуп отбросил Итана с такой скоростью, что тот рассек щеку о деревянную ножку стола.
Он барахтался, стараясь подняться среди мельтешения мучительного света, застлавшего взор, но наконец вскарабкавшись на ноги и выпрямившись, увидел, что на секунду запоздал.
Итан мог бы парировать сокрушительный удар, будь у него ясная голова и рефлексы наготове, но в нынешнем состоянии он реагировал вдвое медленнее.
От силы удара голова Итана развернулась достаточно далеко, чтобы почувствовать, как в грудном отделе позвоночника хрустнуло.
Оглушенный, он распростерся навзничь на поверхности деревянного стола, глядя вверх единственным зрячим глазом, как обезумевший шериф, чей сломанный нос расплескался по лицу, будто только что взорвался, обрушивает новый удар.
Вскинул руки в стремлении защитить лицо, но кулак шерифа, запросто пробив их барьер, сокрушил Итану нос.
Слезы хлынули из глаз, кровь заполнила Итану рот.
– Кто ты такой?! – взревел шериф.
Итан не смог бы ответить, даже если бы хотел, сознание ускользало от него, и он видел лишь, как комната для допросов закружилась, накладываясь на стоп-кадр другой…
Он снова в той комнатушке с бурыми стенами и земляным полом в голанских трущобах, смотрит на голую лампочку, раскачивающуюся у него над головой, а Аашиф разглядывает его из-под черного платка, оставляющего открытыми лишь пару карих злобных глаз и ухмыляющийся рот, полный зубов – слишком белых и безупречных, чтобы быть продуктом этого ближневосточного, захолустного нужника четвертого мира.
Итан болтается, подвешенный за запястья на цепи, прибитой к потолку, и ноги его дотягиваются до пола ровно настолько, чтобы снять перекрывающее кровоток давление опорой на кончики больших пальцев ног. Но выдержать это ему удается лишь по десять секунд за раз, прежде чем фаланги подламываются под его весом. Когда они в конце концов совсем сломаются, ему уже никак не восстановить доступ крови к кистям рук.
Аашиф стоит в каких-то дюймах от лица Итана, чуть ли не соприкасаясь с ним носами.
– Давай-ка попробуем вопрос, на который ты вроде бы должен ответить без проблем… из какой ты части Америки, старший уорент-офицер Итан Бёрк? – спрашивает тот на безупречном английском с британским акцентом.
– Вашингтон.
– Твоя столица?
– Нет, штат.
– А-а. У тебя есть дети?
– Нет.
– Но ты женат.
– Да.
– Как зовут твою жену?
Итан не отвечает, только подбирается перед очередным ударом.
Аашиф улыбается.
– Расслабься. Покамест больше никаких ударов. Ты знаком с выражением «смерть от тысячи порезов»? – Аашиф поднимает блеснувшую под лампой опасную бритву. – Оно происходит от китайского метода казни, запрещенного в тысяча девятьсот пятом, называвшегося линчи, что переводится как «медленная резка» или «затянутая смерть».
Аашиф жестом указывает на дипломат, лежащий на соседнем столе, выстеленный плотным черным поролоном, на котором покоится устрашающая коллекция режущих инструментов, которую Итан последние два часа старается игнорировать.