И ни единой фабричной упаковки.
Вынув пакет морковки и небольшой батон хлеба, он затолкал их в боковые карманы джинсов. И уже направился было к двери, когда был остановлен шумом – галдежем и криками, донесшимися с Главной улицы.
Бросившись обратно через квартиру к одному из больших окон, Итан отодвинул одну из штор ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.
В двадцати футах внизу – бедлам.
Неустанная пляска света и теней на фасадах и витринах от исполинского костра, полыхающего прямо посреди улицы, несмотря на дождь, в который то и дело подбрасывали целые сосенки и длинные полосы сайдинга, ободранного с домов. Двое мужчин подтащили к огню деревянную скамейку и на глазах у Итана метнули ее в огнище к великому восторгу промокших до нитки масс, набившихся в квартал, причем с приближением к пламени концентрация тел возрастала.
Сборище внизу ничуть не походило на жителей городка, встречавшихся ему до этого момента.
Большинство вырядились в экстравагантные костюмы.
Запястья и шеи женщин увешаны фальшивыми аляповатыми драгоценностями. Бусами, жемчугами и тиарами. Лица прямо светятся от блесток и нанесенного щедрой рукой макияжа, глаза жирно подведены, и все до единой полуголые, несмотря на холод и дождь, будто шобла подгулявших проституток.
Мужчины выглядят не менее абсурдно.
Один в спортивной куртке, но без штанов.
Другой в темных брюках и красных подтяжках, но без рубашки, в красном колпаке Санта-Клауса на макушке. Он указывал бейсбольной битой в небо, и его мертвенно-белое оружие покрывали гротескные изображения чудовищ, которые Итан с высоты видел лишь едва.
Внимание его привлекла исполинская фигура человека, стоящего на кирпичном вазоне с возвышающими над толпой головой и плечами. Этот чудовищный субъект облачился в шкуру бурого медведя – сколотую его неизменной бронзовой звездой, – нахлобучил на голову какой-то металлический шлем, увенчанный оленьими рогами, расписал лицо устрашающей боевой раскраской, с дробовиком на одном плече и саблей в ножнах на другом.
Поуп.
Тот озирал толпу, будто свою собственность, и в свете огнища влажные провалы его глаз сверкали, как пара звезд.
Ему довольно было всего-навсего взглянуть через улицу, и в интенсивном сиянии пламени он не мог бы не заметить Итана, выглядывающего из квартиры на третьем этаже.
Итан понимал, что надо уходить, но не мог отвести глаз.
Часть толпы за пределами обзора Итана разразилась воплями, которые привлекли внимание Поупа, и по лицу хранителя закона расплылась широкая улыбка.
Из внутреннего кармана своей медвежьей шкуры Поуп извлек прозрачную бутылку без этикетки с какой-то коричневой жидкостью, вознес ее к небу и сказал что-то, воспламенившее орду. Та разразилась неистовым ликованием, потрясая в воздухе кулаками.
Пока Поуп делал изрядный глоток из своей бутылки, толпа начала расступаться, образуя коридор посреди Главной улицы. Все вытягивали шеи, стараясь заглянуть в его конец.
Появились три фигуры, двигавшиеся сквозь толпу к костру.
Двое крайних – мужчины в темных одеждах с мачете, болтающихся на плечевых лямках, – держали кого-то с обеих сторон за руки.
Беверли.
Итан ощутил, как внутри что-то оборвалось, расплавленное ядро гнева выбросило метастазы в солнечное сплетение.
Он видел, что у нее нет сил даже стоять, мучители буквально несли ее, а ноги ее волочились по мостовой. Один глаз у нее заплыл от жестокого удара, лицо заливала кровь.
Но она была в сознании.
В сознании и в ужасе, не отрывая глаз от мокрой мостовой под ногами, пытаясь отключиться от всего остального.
Не дотащив до костра ярдов на десять, двое мужчин толкнули ее вперед, одновременно отпустив.
Поуп крикнул что-то, когда Беверли повалилась на землю.
Люди в непосредственной близости от нее начали тесниться назад, образуя возле нее круг футов двадцати в диаметре.
Сквозь окно Итан расслышал плач Беверли.
Словно голос раненого животного – полный отчаяния тонкий скулеж.
Со всех сторон люди в толпе протискивались вперед, работая локтями в попытке пробиться поближе к кругу, стеснение тел по его периметру становилось все плотнее и плотнее.
Сунув бутылку обратно в свою шубу, Поуп снял с плеча дробовик.
Спустил курок, нацелив ружье в небо.
Грохот выстрела раскатился между зданиями, стекла в раме задребезжали.
Толпа притихла.
Никто не шевелился.
Итан снова услышал шелест дождя.
Вскарабкавшись на ноги, Беверли утерла ручеек крови, сбегавший посередине лица. Даже глядя из окна третьего этажа, Итан не мог не заметить, как ее трясет от всеохватного страха, поглощающего человека, в точности знающего, какая чудовищная участь его вот-вот постигнет.
Беверли стояла под дождем, чуть покачиваясь и остерегаясь переносить вес на левую ногу.
Медленно повернулась, прихрамывая, озирая лица окружающих, и хотя Итан не разбирал ее слов, но эти интонации ни с какими другими не спутаешь.
Мольба.
Отчаяние.
По лицу ее струились дождь, слезы и кровь.
Прошла целая минута.
Кто-то, протолкавшись через сплоченную массу народа, прорвался в круг.
Толпа разразилась овациями.
Бешеными аплодисментами.
Это оказался мужчина в шапке Санты без рубашки, в штанах с красными подтяжками.
Поначалу он помешкал на краю, будто собираясь с духом – боксер в углу за секунды до гонга.
Кто-то сунул ему бутылку.
Запрокинув ее донышком к небу, он сделал длинный, бесшабашный глоток.
Потом схватил свою расписную биту и ступил в круг.
К Беверли.
Пошел вокруг нее.
Она попятилась, уклоняясь ближе к краю толпы.
Кто-то сильно толкнул Беверли к средине круга, и инерция погнала ее прямо на мужчину с битой.
Итан даже не видел, что надвигается.
Как и Беверли.
Все произошло молниеносно, словно нападающий принял решение в самый последний миг.
Единое, плавное движение.
Замах битой и удар.
Звук кленовой болванки, ударившей по черепу, заставил Итана инстинктивно зажмуриться и отвернуться.
Толпа взревела.
Когда он открыл глаза снова, поверженная на землю Беверли силилась ползти.
Итан почувствовал, как под горло подкатывает волна желчи.
Мужчина в шапке Санты бросил биту на мостовую и выпендривался перед толпой.