— Дайте.
— А Игорек-то со вчерашнего не выходил, — пожаловалась консьержка, открыв ящик массивного стола. Ключи она перебирала сосредоточенно, почти как петли.
— Он приехал?
Кирилл не скрывал своего удивления.
— А то! Приехал… к полудню где-то. Не поздоровался даже. К себе… Бедный мальчик, так и не отошел от Галочкиной смерти… я Людочке позвонила…
Она подала тяжелое кольцо с троицей разномастных ключей.
— Идем, посмотрим, чем этот талантливый занимается.
— Лифт опять сломался, — донеслось в спину.
Пятый этаж. И лестница крутая, с высокими ступеньками.
А подъем медленный, потому как Жанне интересно. Она никогда не видела, чтобы стены в подъездах разрисовывали не матерными словами, но картинами…
— Старые работы, — Кирилл остановился перед одной.
Завод. Дымы и домны. Похож на техногенный ад. Краски за годы нисколько не поблекли, а редкие трещины не испортили картины.
— Реставрировать бы их… все это место реставрировать бы… тут и трубы старые, протекают. И отопление дрянное…
Завод сменился характерным пейзажем из светлых берез, за которыми проглядывалось бескрайнее золото пшеничного поля…
Дверь в квартиру Игоря выделялась статью и массивностью. Она была тяжеловесна и с виду надежна, но ключи Кирилла сделали свое дело.
— Звонить не будем?
— Нет. — Кирилл положил руку на литую бронзовую ручку. — Мы сюрпризом.
В квартире было тихо.
Очень тихо.
И эта тишина резанула по натянутым нервам Жанны. Она открыла было рот, но Кирилл прижал палец к губам. Молчать?
Жанна будет.
Пахнет… не красками… Растворителем? И еще чем-то? Горький запах, полынный. От него Жанне становится страшно. Она готова сбежать из этой квартиры, но борется с собой. И цепляется за Кирилла, который точно знает, чего хочет. Он идет в глубь квартиры по узкому темному коридору.
Дверь толкает.
Заглядывает. И отступает. Идет дальше. А коридор этот кажется бесконечным.
Снова дверь.
И за нею спальня, как заметила Жанна краем глаза. Но и сюда Кирилл не стал заходить. С каждой секундой он хмурился все сильней.
— Мастерская, — одними губами произнес он, остановившись перед последней дверью, столь же массивной, как и входная, только без замков. — Надеюсь, он не заперся.
Не заперся.
И дверь отворилась беззвучно, пропуская незваных гостей.
— Игорь, ты где? — Кирилл шагнул за порог и остановился. — Игорь? Жанна, «Скорую»…
— Что?
— «Скорую»! — рявкнул Кирилл и сотовый в руку сунул.
— А… а что сказать?
— Скажи, мужчине плохо. Сердце…
Игорь лежал на полу у мольберта, в неловкой нелепой позе, на боку, ногу одну вытянул, а вторую в колене согнул, точно собирался забраться на ступеньку, а может, и на гору.
Жанна, очнувшись от ступора, набрала номер.
«Скорая» приедет.
Быстро.
Во всяком случае, Жанна надеялась, что приедет быстро…
— Кирилл…
— Живой еще. — Кирилл перевернул тело на живот и, приоткрыв рот, сунул Игорю два пальца в рот. — Живой… он крепкий парень…
Вырвало не сразу.
— Что ты…
— Его отравили.
— Чем?
— Откуда я знаю… Я предполагаю, что отравили.
Игорь вяло застонал, заелозил ногами по паркету.
— Еще одно удобное самоубийство… Давай, друг, избавляйся от этой гадости. — Кирилл перевалил тело через колено и опять сунул пальцы в рот. — Пока не впиталась… Жанна, поищи упаковку.
— Какую?
— Любую. Какую найдешь. Если у нас представление, то реквизит должны были бросить где-то поблизости… снотворное, скорее всего…
Как Кирилл и предполагал, пустая упаковка обнаружилась на кофейном столике вместе с чашкой остывшего кофе…
А потом прибыла «Скорая». И Кирилл, передав стонущего Игорька врачам, долго и муторно втолковывал им, совал в руки пустую упаковку и, кажется, деньги. Жанна отвернулась. Ей было неприятно видеть его таким взъерошенным и, пожалуй, жалким.
Он ведь волнуется за Игорька.
Почему?
Тот ведь чужой по крови, просто чужой и Кирилла недолюбливает, мягко говоря…
— Жить будет, — сказал Кирилл, вернувшись в мастерскую. — Во всяком случае, должен… Потом навестим, спросим, кто к нему в гости заглядывал.
— А если он… сам?
— Сам? — Кирилл огляделся. — Возможно, что и сам. Но почему именно сейчас?
На этот вопрос у Жанны не было ответа.
Почему?
А почему он бросил Жанну у пруда? И убить пытался. Она уже почти не сомневалась, что пытался, больше ведь некому… в лабиринте были она, Игорек и Кирилл… и к чему искать кого-то еще?
— Потому что… — Жанна подошла к столику. Чашка кофе с черной гущей на дне. — Потому что он знал, что мы придем… ты придешь… Извини, я так думаю… он тебя ждал… или меня… не важно, но кого-нибудь. Смотрел в окно… подъезд хорошо виден. Он успел бы выпить кофе… таблетки…
Кирилл хмыкнул. Пришлась ли Жаннина версия по душе? Или же он счел ее глупой? Молчит, озирается. Что надеется увидеть?
— Зачем ему? — спросил Кирилл и сам себе ответил: — Чтобы отвести подозрения… на него тоже покушались, а потому он не может быть убийцей.
Он сдавил руками голову.
— Ладно… разберемся. Мы сюда, кажется, не за тем явились. Картины…
Картин было много. Вообще-то Жанна представляла себе мастерскую художника немного иначе. Более… богемной, что ли? Если это определение применимо к мастерской.
Творческий беспорядок.
Пепельница. Окурки. Кисти, разбросанные по полу. Обрывки ткани, естественно, измазанные краской. Мольберт и полотно, обязательно незавершенное… Еще вещи и пустой стул для модели. Быть может, стол. Или два. В этой же комнате было… чисто?
Пожалуй.
И чистота эта не имела ничего общего с той, уютной, обретавшей в квартире Стаси. Нынешняя была слишком стерильна. Глянцевый белый пол. И белые же стены. Окна до потолка. Бумажные шторы, открытые ныне. И свет яркий.
Штанги.
И некое подобие шкафов, в которых стоят полотна.
Слева — холсты чистые, белые. Справа — в чехлах, надо полагать, это картины. На каждом чехле пришита аккуратная бирочка с названием и датой. Столик. И краски, разложенные по коробкам. Кисти под номерами. Банки. Большая — растворитель. И меньшая — льняное масло… отыскалось и оливковое, и кунжутное… масел множество. Некоторые банки почти пусты, другие — заполнены доверху. Но все, как одна, протерты и стоят на своем строго определенном месте.