В соседнем дворе зашлась лаем собака, и Аля не расслышала окончания фразы. Лай оборвался так же внезапно, как и начался.

— Тише, — обратилась женщина к громиле. — Мы всю деревню перебудим.

— Собаки ночь напролет без толку брешут. Сельчане к этому привыкли, не впервой.

Женщина стояла и смотрела, как он методично отбрасывает навоз. Потом он выпрямился и доложил:

— Кажись, бутыль. Точно, она. Тьфу ты! Вонища-то, вонища, аж дух забивает!

Спутница громилы оказалась не из брезгливых. Она сбегала в дом за тряпкой и хотела обтереть находку, но мужчина воспротивился.

— Дайте сюда! Я сам… Негоже вам пачкаться.

— Прошло ли сорок дней? — пробормотала она.

— Почем я знаю…

— Я не тебе!

— Готово, — сообщил громила, обтерев сосуд. — Но вы лучше руками не трогайте. Обмыть бы надо. Во дворе есть колодец. Я воды принесу.

— Некогда…

— Осторожнее! Там внутри какая-то гадость! — предостерег он. — Не ровен час, выльется. Я на землю поставлю. Вот так…

— Неужели у него получилось? — женщина опустилась перед бутылью на колени и осмотрела горлышко. — Бычий пузырь цел, и печать тоже.

— Хмм…

Аля догадалась, что громила не в курсе происходящего. Для него раскопки навозной кучи такая же загадка, как и для нее. Ему досталась пассивная роль помощника, который беспрекословно выполняет приказы.

Между тем дама с непонятным благоговением обратилась к… бутыли:

— Ты меня слышишь? Если да, подай знак.

Видимо, никакого знака не последовало, потому что она разочарованно протянула:

— Рано еще. Мы не вовремя.

— Что значит рано?

— Сорока дней не минуло. Закапывай обратно.

Громила недоверчиво хмыкнул, но перечить не стал. Послушно водрузил сосуд на место и забросал пометом.

— Тут уже кто-то побывал до нас, — заметила женщина и покосилась на куст, за которым пряталась Аля.

Та сжалась в комок. Больше всего ей хотелось сигануть в дырку в заборе и задать стрекача. Но она замерла и затаила дыхание.

— Нечистый, небось, — буркнул громила и оглянулся по сторонам. — Худое место. Проклятое.

— Притягивает смерть, — согласилась его спутница.

— Я бы ни за что тут не поселился.

— Не все боятся проклятий…

Мужчина шумно вздохнул и начал чистить лопату о траву.

— Дай-ка мне флакон.

Он оставил лопату, достал из кармана маленький пузырек и протянул ей. Женщина аккуратно открыла пробку и побрызгала навоз в том месте, где был закопан сосуд. Резкий неприятный запах дошел даже до Али, у которой защекотало в носу. Похоже на смесь эфира, нашатыря и тухлых яиц. Чтобы не чихнуть, она зажала себе рот.

— Ну вот… надо ждать, — сказала женщина.

— Сколько?

От кучи повалили отвратительные испарения, как будто зарытая в помете бутыль вдруг задышала. Громила отшатнулся и фыркнул. Его спутница засмеялась. Они отошли подальше и стояли, тихо переговариваясь. Навоз продолжал испускать гнилостные пары, словно подогреваемый подземным огнем.

— Ну и гадость! — воскликнул мужчина.

Очевидно, ожидаемый результат не был достигнут.

— По-моему, нам тут пока делать нечего, — заявила женщина.

— Поехали! И поскорее!

— Эту процедуру необходимо повторить через три дня.

— Пусть хозяин и повторяет, — буркнул громила. — А меня увольте.

— Экий ты неженка!

Они зашагали прочь. Мужчина освещал дорогу фонариком. Хлопнула калитка, зажглись фары. Аля боялась верить своему счастью. Неужели беда миновала? Надо уносить ноги отсюда…

Глава 25

Москва

Лавров ни на йоту не продвинулся вперед в деле об убийстве Тамары Шестаковой и Маши Рамирес. Он подозревал доктора и менеджера по рекламе, но никаких доказательств против них не было. Официальное следствие тоже топталось на месте. Оперативники пока не обнаружили, что Маша являлась постоянной пациенткой гомеопата, и расследование велось двумя разными группами. Однако этот факт — еще не повод обвинять Шестакова. Вот когда выяснится, что они с Машей были любовниками, пойдет другой разговор.

Сыщик не собирался вмешиваться в чужую работу. Достаточно того, что он сообщил о трупе, назвавшись клиентом, который зашел в студию «Черное и белое» сфотографироваться и обнаружил там мертвое тело. Когда у него спросили фамилию, он повесил трубку. Таксофон, с которого он звонил, располагался на той же улице.

Роман ломал голову над мотивом. Если смерть жены могла быть каким-то образом выгодна Шестакову, то убийство Маши Рамирес не вписывалось в эту версию. Зачем доктору убивать любовницу тем же способом, что и законную супругу? Зачем ему вообще убивать Машу? Может, это какой-то каббалистический ритуал, необходимый для его сомнительных экспериментов?

Антон Рябов выглядел напуганным, когда вошел в кафе «Клюква» и приблизился к столику, за которым его поджидал сыщик.

— Я заказал телятину под ягодным соусом. Тебе и себе.

— У меня нет аппетита… — промямлил молодой человек, усевшись напротив. Он был бледен, щеки ввалились.

— А я не люблю обедать один, — соврал Лавров. На самом деле он мог есть где угодно и при любых обстоятельствах.

— Ладно…

Антон отрезал кусочек телятины и отправил в рот. Его тошнило, но он не смел отказать этому наглецу. Детектив подцепил его на крючок и теперь пользуется своим преимуществом.

— Вернемся к нашим баранам.

— Что? — не понял Рябов.

— Кому могла быть на руку смерть Маши Рамирес?

— Это вопрос не ко мне. Я рассказал все, что знал. Поговорите с пациентками Шестакова.

— Уже поговорил.

— И что они думают?

— Они в панике. Боятся за свою жизнь.

Лавров под видом больного все утро провел у дверей приемной доктора, где дамы оживленно обсуждали две сенсационные новости — гибель жены Шестакова и его пациентки. Поскольку приемная была закрыта, кумушки разместились в коридоре на диванах и стульях. Кто-то распустил слухи о смерти Маши, которая привела в ужас экзальтированных женщин. Какие только предположения не высказывались! Сам эскулап в офис так и не явился. Ему звонили, но он на связь не вышел.

«У человека жена погибла, — увещевали товарок наиболее здравомыслящие. — Он в трауре. Потому и телефон отключил».