– Но он хотел большего, – сказала Мирна.

– Он хотел ее, – произнесла Хейзел, не скрывая горечи. – И тут я стала понимать, что совершила ужасную ошибку. Но я не знала, как ее исправить.

– Когда вы решили убить Мадлен? – спросил Гамаш.

– Когда Софи приехала домой на Рождество и первой поцеловала ее.

Этот простой сокрушительный факт внедрился в их магический круг, как та маленькая мертвая птичка. Гамаш вспомнил о том, что ему не уставали повторять: не ходите в лес весной. Вы можете оказаться между медведицей и медвежонком.

Мадлен пошла.

Наконец Гамаш заговорил:

– Вы сохранили эфедру Софи, которую та купила несколько лет назад. Не потому, что собирались использовать ее. Просто вы ничего не выбрасываете.

Ни мебель, ни книги, ни эмоции. Хейзел хранила все.

– По данным экспертизы, использованные таблетки были слишком чистыми – таких давно не выпускают. Поначалу я подумал, что это эфедра из вашего магазина, – сказал он Одиль. – Но потом вспомнил, что есть еще один пузырек эфедры. Купленный несколько лет назад. Хейзел говорила, что его нашла Мадлен и конфисковала, но это было неправдой. Верно, Софи?

– Мама? – Софи сидела ошарашенная, широко распахнув глаза.

Хейзел потянулась к ее руке, но Софи отдернула свою. Это потрясло Хейзел больше всего остального.

– Ты нашла эти таблетки? Ты подсунула их Мадлен из-за меня?

Клара постаралась не заметить эту интонацию – намек на удовлетворенность в голосе Софи.

– У меня не было выхода. Она забирала тебя у меня. Забирала все.

– Вы попытались убить ее во время первого сеанса, – сказал Гамаш. – Однако доза, которую вы ей дали, оказалась недостаточной.

– Но ее даже не было на первом сеансе, – возразил Габри.

– Ее не было, но было приготовленное ею блюдо. – Гамаш повернулся к месье Беливо. – Вы не могли уснуть в ту ночь и решили, что причина этого – спиритический сеанс, который вас расстроил. Но ничего пугающего на том сеансе не было. Вы не могли уснуть из-за эфедры.

– Est-ce que c’est vrai? – спросил у Хейзел месье Беливо. – Вы подмешали эфедру в ваше блюдо и дали нам? Вы могли меня убить.

– Нет-нет.

Она протянула к нему руки, но он тут же отпрянул. Все стали отодвигаться от Хейзел, оставляя ее на том единственном месте, которого она боялась больше всего. Месте одиночества.

– Я бы никогда не пошла на такой риск. Я знала из новостей, что эфедра убивает, только если у вас больное сердце, а мне было известно, что вы здоровы.

– Но вам было известно и то, что Мадлен больна, – сказал Гамаш.

– У Мадлен было больное сердце? – спросила Мирна.

– Это стало следствием химиотерапии, – подтвердил Гамаш. – Она ведь говорила вам об этом, правда, Хейзел?

– Она больше никому не собиралась говорить, потому что не хотела, чтобы к ней относились как к больной. Откуда вы это знаете?

– В докладе коронера написано, что у нее было больное сердце, и ее доктор подтвердил это, – сказал Гамаш.

– Нет, я спрашиваю, откуда вы узнали, что это известно мне? Я никому об этом не говорила. Даже Софи.

– Аспирин.

Хейзел вздохнула:

– А я думала, что все предусмотрела. Спрятала таблетки Мад среди всех остальных.

– Инспектор Бовуар заметил их, когда вы искали, что бы дать Софи, когда она растянула связки. У вас шкаф набит старыми таблетками. Его поразило, что вы не дали Софи аспирин. Вместо этого вы искали другой пузырек.

– В пузырьке аспирина была эфедра? – потерянно спросила Клара.

– Мы тоже так подумали. Мы отдали содержимое на анализ в лабораторию. Это был аспирин.

– Так в чем же проблема? – спросил Габри.

– В дозировке, – ответил Гамаш. – Тут она была очень низкая. Намного ниже обычной. Людям с больным сердцем нередко прописывают раз в день принимать низкодозированный аспирин.

Головы в круге закивали. Гамаш помолчал, глядя на Хейзел.

– Мадлен кое-что держала в тайне даже от вас. Может быть, в особенности от вас.

– Она все мне говорила, – возразила Хейзел, словно защищая лучшую подругу.

– Нет. Одно, самое главное, самое важное, она от вас утаила. Утаила от всех. Мадлен умирала. Ее рак дал метастазы.

– Mais, non, – застонал месье Беливо.

– Но это невозможно, – вторила ему Хейзел. – Она бы сказала об этом.

– Странно, что она этого не сделала. Я думаю, она не хотела, потому что чувствовала в вас что-то такое, что получало удовольствие от чужой слабости. Но план к тому времени уже был задействован. Начался он с этого. – Гамаш показал список выпускников, который днем раздобыл в школе. – Мадлен была в списке выпускников вашей школы. Как и вы, – сказал Гамаш, посмотрев на Жанну, и та кивнула. – Хейзел взяла одну из брошюрок Габри, написала на ней сверху: «Где спариваются лэй-линии – пасхальные скидки» – и отправила Жанне.

– Она украла одну из моих рекламных брошюрок, – пожаловался Габри Мирне.

– Невелика потеря, Габри.

С трудом, но он смирился с мыслью, что, вероятно, потерял гораздо меньше, чем Мадлен. Или Хейзел.

– Бедная Хейзел, – сказал Габри, и все закивали.

Бедная Хейзел.

Глава сорок четвертая

Следующую неделю Гамаш был словно контуженный. Еда стала безвкусной, газеты не вызывали у него интереса. Он читал и перечитывал одно и то же предложение в «Ле девуар». Рейн-Мари попыталась завязать с ним разговор о поездке на Мануар-Бельшас, чтобы отпраздновать их тридцать пятую годовщину свадьбы. Он отвечал ей, проявлял интерес, но четкие, яркие тона в его жизни притупились. Словно его сердце вдруг стало слишком тяжело для ног. Он тащился по жизни, стараясь не думать о том, что случилось. Но как-то вечером, когда он вышел прогуляться с Рейн-Мари и Анри, овчарка внезапно вырвала поводок из руки Гамаша и побежала по парку к знакомой фигуре на другой стороне. Гамаш окликнул пса, и Анри остановился. Но прежде человек, к которому он бежал, тоже заметил собаку. И хозяина.

Еще раз – последний – Мишель Бребёф и Гамаш посмотрели в глаза друг другу. В пространстве между ними бурлила жизнь. Играли дети, перекатывались через спину и приносили мячики собаки, молодые родители дивились тому, что произвели на свет. Воздух между ними полнился запахами сирени и жимолости, в нем жужжали пчелы, лаяли щенки, смеялись дети. Целый мир стоял между Арманом Гамашем и его лучшим другом.

И Гамашу хотелось подойти и обнять его. Почувствовать на своем плече знакомую руку, запах Мишеля – мыло и трубочный табак. Ему не хватало его общества, его голоса, его глаз, таких вдумчивых и полных юмора.