Она и оказалась в черно-белом фильме. Без уличных фонарей и светофоров на Три Сосны после захода солнца опускалась темнота. Если не считать светящихся точек в небе. И света в домах вокруг деревенского луга, которые умоляли ее не покидать их, не делать этой глупости.
Клара в темноте присоединилась к другим – к Мирне, Габри, месье Беливо, колдунье Жанне; все они плелись, словно против воли, к заколдованному дому на холме.
И вот она снова оказалась в этой комнате. Она обвела взглядом лица, обращенные к свече в середине их кружка, – ее свет отражался в их глазах, как контрольная лампочка, свидетельствующая о страхе, который они несли в себе. Клара поразилась тому, насколько пугающим может быть простое мерцание свечи, если другого света у вас нет.
Одиль и Жиль сидели напротив нее, так же как Хейзел и Софи.
Месье Беливо сел рядом с Кларой, а Жанна Шове – рядом с Габри, который украсил себя распятиями и звездами Давида, а в карман брюк запихал круассан. Мирна поинтересовалась содержимым его кармана, потому что это было похоже на что-то другое.
Но все же их кружок был сломан. Один стул лежал на боку, упав в центр почти неделю назад, и там он и оставался как напоминание, хотя в сумеречном свете он был похож на скелет со своими деревянными подлокотниками, ножками и ребристой спинкой, отбрасывающей ломаные тени на стену.
Вечер за стенами старого дома Хадли стоял спокойный и тихий. Но внутри дома царила другая атмосфера, там была отдельная гравитация. Это был мир стонов и потрескиваний, печали и вздохов. Дом забрал еще одну жизнь, даже две, если считать птенчика, и он снова был голоден. Он хотел еще. И был похож на склеп. Даже хуже: он наводил на мысли о чистилище. Когда ты входил в этот дом, в эту комнату, то оказывался в потустороннем мире, где-то между жизнью и смертью. В мире, где они подлежали суду, после которого каждый отправлялся отбывать приговор там, где было назначено.
Из темноты появилась рука и ухватила стул-скелет. Это оказался Арман Гамаш. Несколько секунд он просидел молча, потом опер локти о колени и подался вперед, сплетя большие сильные пальцы словно в молитве. Его темно-карие глаза были задумчивы.
Клара услышала выдох. Пламя свечи бешено замигало от силы их высвободившегося напряжения.
Гамаш посмотрел на собравшихся. Кажется, он задержал взгляд на Кларе и улыбнулся, но Клара подумала, что, наверное, у всех создалось такое же впечатление. Она не могла понять, как он умудряется управлять временем, вынуждать его выходить за рамки собственных правил. Впрочем, она знала и то, что Три Сосны тоже обладают такой способностью: в деревне время словно становится гибким.
– Это трагедия тайн, – заговорил Гамаш. – Это история привидений, призраков, зла, рядящегося в одеяния доблести. Это история того, что было спрятано и похоронено. Живых. Когда хоронят что-то не полностью мертвое, оно непременно возвращается, – сказал он после секундной паузы. – Оно когтями прорывает себе путь из земли, сгнившее и истлевшее. И голодное. Вот что случилось здесь. У всех в этой комнате есть тайны. Что-то такое, что они хотят скрыть. И это что-то ожило несколько дней назад. Когда агент Лакост сообщила мне о своем разговоре с бывшим мужем Мадлен, я начал прозревать. Он говорил о Мадлен как о солнце. Дарующем жизнь, ярком и веселом.
Освещенные лица в кругу согласно закивали.
– Но солнце, оно ведь еще и обжигает. Оно ослепляет и жжет. – Он снова обвел их взглядом. – И создает сильные тени. Кто может жить вблизи солнца? Я вспомнил об Икаре, прекрасном юноше, который полетел на крыльях, сделанных его отцом. Однако отец его предупредил: не подлетай слишком близко к солнцу. Но Икар не послушался. Все, у кого есть дети, поймут меня.
Он посмотрел на Хейзел. Она сидела с бессмысленным взглядом. Пустым. Там, где прежде были тревога, боль, гнев, не осталось ничего. Здесь промчались всадники, оставив за собой пустыню. Но Гамаш подумал, что они, наверное, не принесли скорби. Всадники, которых Хейзел так отчаянно сдерживала, принесли кое-что куда более ужасное. Их ношей было одиночество.
– Наиболее очевидным подозреваемым была Софи. Бедняжка Софи, как все ее называют. Она всегда обижена, всегда болеет. Хотя дела улучшились, когда появилась Мадлен.
Софи уставилась на него недовольным взглядом, насупив брови.
– Дом, который был так наполнен вещами и в то же время оставался пустым. Можете вы себе такое представить?
Неожиданно они перенеслись мыслями в тот день, когда скучный дом Хейзел и Софи посетило солнце. Когда раздвинулись занавески. Когда смех расшевелил застоявшийся воздух в комнатах и тот завихрился в лучах солнца.
– Но вы заплатили за это немалую цену: стали видны ваши тени. Вы влюбились в Мадлен, верно?
– Любовь – это не тень, – с вызовом сказала Софи.
– Вы правы. Любовь не тень. Но привязанность – да. Мирна, вы говорили о близком враге.
– Привязанность, выдающая себя за любовь, – кивнула Мирна. – Но я не думала о Софи.
– Да, вы думали о ком-то другом. Но это применимо и к данному случаю. – Он обратился к Софи: – Вы хотели, чтобы Мадлен целиком принадлежала вам. Вы поступили в Куинс, университет, в котором училась она, поступили, чтобы произвести на нее впечатление. Чтобы она обращала на вас больше внимания. Вас мучило, что приходилось делить Мадлен с вашей матерью, но когда вы недавно вернулись домой и обнаружили, что у Мадлен завязались отношения с месье Беливо, это стало для вас пределом всего.
– Как она могла? Нет, вы посмотрите на него! Старый, уродливый, бедный. Владелец какой-то захудалой лавки. Как она могла полюбить его? Я поехала учиться в этот долбаный Куинс ради нее, а когда вернулась, оказалось, что ее нет. Ушла с ним на спиритический сеанс.
Она показала своим костылем на Беливо, которого, похоже, не тронули ее оскорбления.
– А когда пришло время второго сеанса, тут вы увидели ваш шанс. Вы всю жизнь боролись с избыточным весом, даже эфедру принимали несколько лет назад, пока таблетки у вас не нашли и не отобрали. Но потом вы снова стали набирать вес и заказали новую порцию эфедры по Интернету. На этой вашей фотографии, снятой всего два года назад, мы видим толстушку.
Гамаш пустил по кругу фотографию, висевшую прежде на холодильнике. Все рассмотрели ее. Казалось, она была снята на другой планете, где люди любили друг друга, смеялись и радовались. На планете, где Мадлен все еще была жива.
– Вы нашли пузырек с эфедрой. Вы знали, что ваша мать ничего не выбрасывает. Инспектор Бовуар сообщил, что шкаф забит старыми пузырьками, большинство лекарств давно просрочено. По отчету нашей лаборатории мы знаем, что в последнее время вы не пользовались недавно заказанной эфедрой. Вместо нее вы нашли старые таблетки. Вы знали, что у Мадлен больное сердце – следствие химиотерапии…
По кругу прошел шепоток.
– И вы знали, что большая доза может ее убить. Вам нужно было только напугать ее. Сделать что-то такое, отчего ее сердце застучало бы в груди как сумасшедшее. И такая возможность вам представилась. Спиритический сеанс в старом доме Хадли.