«Отыщи меня, Уинифред, – мысленно молил Уильям. – Теперь мое спасение по силам лишь тебе одной».
* * *
В усадьбе Траквер царила суматоха – Уинифред готовили к отъезду в Лондон. Джейн в тот вечер отказалась от ужина и от компании, ибо жаждала остаться наедине со своими мыслями. Убранство элегантной спальни, куда ее поместили Мэри и Чарльз, было ей знакомо. Текстиль оттенка шалфейных листьев – парчовые занавеси, густо расшитые золотыми нитями (излюбленный материал лионских ткачей), толстый восточный ковер – явно часть приданого милой сестрицы Мэри…
Понизу стены были обшиты деревянными панелями, потолок украшала изысканная лепнина. Джейн все это уже видела, и не раз. Интерьер был словно из костюмной драмы – только без намека на бутафорию. За обоями с изящным рисунком в виде зеленых трилистников скрывалась настоящая штукатурка, а под ней – надежная каменная кладка.
Слышался скрип половиц, встревоженные голоса в гостиной, звон посуды в кухне и буфетной. Естественные звуки для особняка восемнадцатого века. Тело Джейн с равными промежутками времени сотрясала жестокая судорога. Точно так же дрожал фоксик по кличке Пикси, что был у Джейн в детстве. Пикси ужасно боялась грозы. Тряслась, как от холода, даже зубы стучали. Джейн увещевала собаку, гладила – все было без толку. Теперь с ней происходит то же самое – родственники Уинифред стараются изо всех сил, сама Джейн призывает на помощь здравый смысл, но дрожь не проходит, дрожь – словно реакция на ее шок.
В качестве последней проверки Джейн пребольно ущипнула себя за руку. Если это сон, от такого щипка она точно проснется.
– Очнись! – шепнула себе Джейн. От боли выступили слезы.
Джейн глядела на побелевшую кожу, наблюдала, как возвращается нормальный оттенок, как медленно разглаживается защип. Коснулась руки, ощутила отзвук боли и наконец смирилась с ужасной мыслью: она в ловушке, она останется здесь, пока не придумает способ выбраться. Джейн села к столу красного дерева, вперила взор в заоконные сумерки. Садилось солнце, догорал самый нелепый, невозможный, ужасный день в ее жизни… Полно, да ее ли это жизнь? И потом, разве не принес этот день и ободрение? Выходит, Джейн похитила жизнь Уинифред? Кстати, это имя ей совсем не подходит. Джейн приблизилась к туалетному столику, стала изучать в зеркале свое новое обличье и заодно рыться в памяти своей «хозяйки» в поисках ответов на разные вопросы.
Джейн выяснила, что Уинифред тридцать пять лет. В зеркале отражалась миниатюрная, хрупкая блондинка с нежным овалом лица и мягкими правильными чертами, способными ввести в заблуждение относительно характера их обладательницы, известного теперь Джейн по мыслям и воспоминаниями Уинифред. Пожалуй, ее «хозяйка» – действительно болезненная, слабая женщина, зато силы духа ей не занимать. В Джейн уже поселились чувства Уинифред – страх за мужа и досада по поводу провала восстания католиков.
Серия продуманных вопросов привела Джейн к выводу, что ее «хозяйка» жива. Уинифред просто впустила в себя дух Джейн. Может, не могла сопротивляться, потому что ослабела; не зря же говорили, что она была на краю могилы. А может, Уинифред нуждалась в физической силе и усмотрела эту силу в Джейн. Или от ее воли вообще ничего не зависело и все решила судьба? В любом случае – теперь Джейн это ясно понимала – ей придется жить за Уинифред, чтобы поддерживать жизнь в своей «хозяйке» и в себе самой.
О текущем историческом периоде Джейн ничего не знала; ее университетские изыскания касались эпохи, до которой оставалось еще более полувека.
– Сейчас тысяча семьсот пятнадцатый год, – шепнула Джейн, приблизив губы к зеркальному стеклу. Стекло запотело, и Джейн написала на нем свои инициалы, чтобы помнить: где-то в космосе все еще обретается Джейн Грейнджер.
Теперь она вплотную займется обдумыванием ситуации; никакие посторонние сомнения ей не помешают.
Итак: если Джейн откажется жить жизнью Уинифред, если не попытается спасти Уильяма Максвелла, пятого графа Нитсдейла, тогда Уилл Максвелл из Флориды не только не выйдет из комы – он вообще не явится на свет. Более того: если умрет еще и Уинифред, простится с жизнью и сама Джейн. Так что выбора у нее нет.
– Объединим силы, Уинифред! – сказала Джейн своему новому отражению. – Нас ждут великие дела.
Джейн сознавала: ей придется умолять, унижаться ради Уильяма. А это возможно только при личном контакте. Если она правильно поняла насчет почтовых отправлений, на них рассчитывать не следует. Письма идут неделями, а кто хочет быстрого результата, тот должен хорошо заплатить конному гонцу, который помчит весточку, невзирая на град и зной, и доставит в собственные руки адресата.
Джейн тряхнула волосами и обратилась к себе самой – к своей душе, скрытой за светло-карими глазами «хозяйки».
– Давай, Джейн, учись думать как женщина, которая слыхом не слыхивала об эмансипации. Вспомни: на дворе начало восемнадцатого века. Ты теперь Уинифред – преданная жена, скромница, благовоспитанная дама; ты не знаешь ни единого грубого слова!
Раздался тихий стук в дверь.
– Уинифред, милая, к тебе можно?
Это была Сесилия.
Джейн пошла открывать. За ней влачился тяжелый шлейф необъятной робы; тугой корсаж, снова тщательно зашнурованный, сдавливал ребра. Угораздило же попасть именно в эту эпоху, досадовала Джейн; нет чтобы оказаться в конце восемнадцатого века, когда платья были отрезные под грудью и не стесняли движений! Она открыла дверь, и Сесилия озарила ее нежнейшей улыбкой.
– Бедняжка, совсем извелась. По крайней мере, об Анне можешь не волноваться.
Про Анну Джейн вовсе не думала с того первого момента, когда в ее разум вторглись воспоминания Уинифред.
– Ни об Анне, ни о Вилли я не волнуюсь, – заверила Джейн, очень кстати вспомнив имя мальчика. – Ведь оба они под защитой людей, которые их любят. Все мои тревоги направлены на моего супруга и повелителя.
Удивительно, как легко приходят на ум подобающие слова!
– Ты написала письмо в Лондон, к миссис Миллс?
Джейн немалого труда стоило не улыбнуться очередному воспоминанию.
– Да, вот оно, – сказала Джейн, подходя к бюро, за которым она еще недавно мучилась с гусиным пером и чернильницей, радуясь, что в детстве занималась каллиграфией. Что интересно: стоило ей открыться для Уинифред, как появились и навыки писания пером, и ничего сложного Джейн в этом деле уже не видела. Сами собой приходили на ум вежливые обороты эпистолярного жанра. Джейн боялась только, что у миссис Миллс не найдется свободных комнат.
– Гонец уже здесь. Давай же письмо, я его отнесу.
– Мы можем поспеть в Лондон раньше письма, – вслух размышляла Джейн.
– В такой-то снегопад? Нет, лично меня погода не страшит. Надеюсь, кто бы ни прибыл в Лондон раньше – мы или гонец с письмом, – это никак не повлияет на успех задуманного нами.
Джейн кивнула.
– Спасибо тебе, дражайшая Сесилия. Не представляю, что бы я без тебя делала.