– Добрый вечер, герр майор, – снизошел он до приветствия.
– И вам не кашлять.
– О! Я вижу, полковник плохо старался! У вас ещё осталось чувство юмора!
– Не нужно наговаривать на полковника, – вступился я за местного офицера. – Старался он хорошо. Времени ему не хватило.
– Может быть, может быть, – он резко повернулся и спросил у Бергера: – Это и есть знаменитый майор Трофимов, он же – Бармалей, командир подразделения «Урал»?
– Так точно, господин генерал!
– Я разочарован, – признался генерал. Он помолчал, а потом спросил: – Чему вы улыбались, майор?
– Глядя на вас, я невольно вспомнил историю Второй мировой войны, а также – одного киноперсонажа, про которого говорили: «Характер нордический. Стойкий. Беспощаден к врагам Рейха. Истинный ариец».
– Хороший фильм. Хороший, – чуть улыбнулся он. – Польщён, что вписался в персонаж Тихонова.
Вот что меня удивило, когда я «попал» в плен, так это то, что все офицеры бундесвера, от капитана и выше, очень хорошо говорили по-русски. А генералы и полковники, как показало «вскрытие», знали ещё и классику советского кинематографа.
– Бергер, два дня вы работали с майором.
– Так точно, господин генерал.
– Чем-нибудь можете похвастаться?
– Я… мы… – замычал полковник.
– Я так и подумал, – прервал его генерал.
– Я… – снова заблеял Бергер.
– Полковник, не нужно оправданий. Этот Трофимов вам не по зубам. Ни вам, ни кому-то ещё из вашего ведомства.
Генерал начал перечислять все мои «заслуги» и «подвиги», доказывая Бергеру, что он никогда и ни за что не расколол бы такого «зубра», как я. Признаться, с удовольствием послушал бы о своих заслугах, но пришла команда Полоза:
– Саша, приготовились. В камере должны умереть все, кроме Штольценберга.
– Понял.
Я почувствовал, как меня стремительно накрывает состояние одержимости. Ощутил, как уходят отеки вокруг глаз, как встают на место суставы и срастаются поврежденные кости. Чуть напрягшись, я разорвал цепь наручников. Ещё сутки назад фрицы перековали меня: сменив ручные и ножные кандалы на обычные наручники. Разрывал аккуратно, чтобы присутствующие, а особенно генерал этого не заметили. К счастью, генерал был поглощен своим рассказом, а присутствующие, открыв рот, внимали ему. Я ещё раз оглядел камеру. Итого:
Генерал – одна штука.
Полковник – одна штука.
Капитан, выполняющий функции секретаря, – одна штука.
Бугаи без знаков различия, второй день использующие меня как боксерскую грушу, – две штуки.
После моего броска должно получиться четыре трупа и один «язык». Алгоритм действий: берём генерала и бьём его об бугаев, после чего кидаем генерала в стену. Ногой секретарю в голову – и сразу бросок к полковнику, ломаем ему гортань. Перекатываемся к бугаям и добиваем обоих. После чего – контроль.
Генерал ещё раз переместился по камере, оказавшись перед бугаями.
– …об операции по поимке Роджера до сих пор нет достоверных сведений, – продолжал «воспевать наши подвиги» генерал.
– Саша, пошел!
Кувырком я бросился в ноги генералу. Захват под колени. Используя инерцию – подъём, раскрутка, удар по бугаям. Метание генерала в противоположную стену. Сближение, удар ногой с разворота в висок секретарю. Попал точно. Слышал, как хрустнул череп. Не дожидаясь, пока тот упадет, прыжок к ошалевшему полковнику, удар в горло – и сразу перекат к бугаям. Колющие удары пальцами в глаза. Удары проникающие и глубокие. Всё, на них можно не тратить время. Проверяю секретаря. Тут всё, как по-писаному. Подскакиваю к полковнику. Он сидит на полу, схватившись двумя руками за горло, и пытается сделать вдох. Присел перед ним.
– Ну что, покойник, ты всё ещё жалеешь, что та кие, как я, редко попадают к вам в плен? Нет? Молодец. Весело тебе? А мне очень! Мне бы ещё минут десять и утюг…
Продолжать не стал. Посмотрел в его глаза, наполненные ужасом, ухмыльнулся и свернул ему шею.
– Десять секунд. В график уложился.
– Как в коридоре?
– Всё тихо. Наверху тоже чисто. Парни всё сделали. У тебя есть три минуты, чтобы выбраться наверх.
Я повернулся к барону Штольценбергу, лежавшему бесформенным кулем возле стены. На его шее, обернувшись в два кольца, восседал Полоз. Я сковал руки генерала наручниками, позаимствованными у покойного полковника, в рот ему засунул пилотку одного из бугаев, после чего приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В связи с глубокой ночью на этаже присутствовали только двое охранников. Оба развалились в дежурке, сложив ноги на стол. Я перекатился к противоположной стене и метнулся к ним. Моё появление стало для них таким сюрпризом, что «гансы» даже сказать ничего не успели. Выхватываю из ножен одного из «гансов» нож. Пока тяну нож на себя, чуть изменив угол наклона клинка, распахиваю горло солдату, находящемуся ближе ко мне. И сразу же – обратное колющее движение – в сердце второго. И – опять всё тихо. Только солдатик с распаханным горлом булькает кровью.
– Минута прошла. В остатке две, – напомнил Полоз.
Собрал у охранников ключи и оружие и бегом рванул в камеру. Взвалил на себя генерала и направился к выходу. Из камерного блока вела дверь, за которой находилось ещё одно дежурное помещение. Если ничего не изменилось с того момента, как меня якобы в бессознательном состоянии протащили внутрь, там должно быть три человека: офицер и пара рядовых. Магнитным ключом отпираю замок, пинком открываю дверь и вламываюсь в помещение, готовый стрелять во всё и вся. Не успеваю ничего понять, как слышу шипение Полоза:
– Саша, замер, мля!!!
На всякий случай приседаю, положив генерала на пол, а глазами ищу опасность.
– Перед дверью, – сообщает мне Змей.
Перед дверью обнаруживается мужчина в немецкой форме. Он спокойно сидит на стуле и смотрит на нас. Оружия при нем не наблюдается.
– Мне его валить?
– Для начала поговорим, – Полоз полностью покинул моё тело и начал обвиваться вокруг меня и пленного.
– Ты кто, мужик? – спросил я на английском.
– Не утруждай себя, я говорю по-русски, – ответил немец.
– Голос узнаешь?
– «Полковник Чернопёсенко», если мой слух меня не обманывает.
– Именно! – хмыкнул Полоз, оценив шутку. После слов Полоза голова немца начала оплывать и трансформироваться в голову собаки. Страшной собаки.
– Ишь ты, крокодил какой! – озадаченно пробормотал я. – Кстати, Барон же говорил, что в помещения он входить не может!
– Он говорил про теорию…