— Будь я проклят, господа, если это не самое понтовое дело в моей жизни! — Глаза месье Богарэ лихорадочно заблестели. — Я селезенкой чую, рыжья там немерено!
В конце концов операцию по изъятию ценностей было решено провести этой же ночью под видом похода в бордель, добычу надежно спрятать и, затаившись на время, дать знать заказчику, чтоб «шинковал капусту». Доставка ценностей в контракт не входила, так что пусть сам подсуетится, не маленький.
За ужином месье Богарэ лихо крутил усы, двусмысленно смеялся в ответ на сальные реплики окружающих и, клятвенно пообещав не обойти вниманием изобретения двух великих людей — Нагана и Кондома, отправился с друзьями навстречу ночным утехам.
Вечерний воздух обволакивал, словно влажный горячий компресс, со стороны Нила тянуло свежестью, слышался негромкий шум воды, какие-то всплески. Когда негодяи переправились на западный берег, низкое темное небо уже густо усеяли огромные южные звезды. Луна была яркой, — близилось полнолуние. Тысячелетние развалины отбрасывали причудливые тени, они казались декорациями к арабским сказкам, не хватало лишь восточной чертовщины — злобных дэвов и летающих ифритов…
Хованский ухмыльнулся: хвала аллаху, вместо нечистой силы впереди уверенно вышагивал месье Богарэ с неизменной трубкой в зубах, слева позвякивали о древние камни подковы Хорька. Эти, правда, не летают…
Наконец впереди высветилась темно-красная точка прогоревшего костра, походка негодяев сделалась неслышной, дыхание — еле заметным. Вскоре они уже могли рассмотреть чалму и бородатое лицо неподвижно застывшего возле тлеющих углей араба.
— Месье, он ваш. — Кивнув Хорьку, Богарэ красноречиво провел пальцами по горлу и перевел взгляд на Хованского. — Мы — в палатку.
В это время где-то позади пронзительно закричала ночная птица тетис. Инстинктивно обернувшись, штабс-капитан заметил вдруг, как рука араба стремительно взметнулась к чалме, раздался резкий свист рассекаемого воздуха, и сразу коротко вскрикнул Хорек.
— Аллах акбар! — Бородатый охранник хотел было вскочить на ноги, но Хованский метнулся вперед и всадил ему в глаз финку — твердо и глубоко. Заученным движением развернул клинок в ране, вытащил рывком, бросился на помощь к Язве Господней, но со стороны палатки уже раздался чмокающий звук, взвизгнули, будто раздавили кошку, и тут же из-за полога появился месье Богарэ, носовым платком он невозмутимо вытирал кастет. Тут же в его руке вспыхнул фонарик, и, едва желтое пятно остановилось на лежащем неподвижно теле, он медленно опустился на колени, уставился в искаженное смертью лицо Хорька:
— О, мон дье. — Бритвенно-острый, похожий на серп массивный метательный нож угодил тому точно в горло. Закрыв другу глаза, Богарэ яростно хлопнул кулаком о ладонь: — Похороним его позже, вперед, месье.
Было слышно, как сильным ударом ноги он своротил хлипкий дощатый щит, частично закрывавший проход, зашуршали под подошвами мелкие камешки в галерее. Спускавшийся следом Хованский вдруг различил какой-то свист, и сразу же раздался дикий крик Язвы Господней, послышались удары железа по живому.
— Черт! — Штабс-капитан подобрал упавший на землю фонарик и увидел, как Богарэ со страшной силой вколачивает кастетом в стену гибкое, стремительно извивающееся тело. — Мишель! — Хованский кинулся к патрону, но ему уже никто не ответил. Подхватив обмякшее тело за плечи, Семен Ильич понял, что держит в руках труп.
Он бережно опустил мертвеца на пол и почувствовал противный холодок, разлившийся между лопатками, — у стены все еще слабо шевелила хвостом огромная оливково-черная гадина, длиной никак не менее четырех метров. «Ах, патрон, патрон…» Хованский тяжело вздохнул: укус кобры пришелся тому прямо в лицо. Однако Язва Господня был мужественным человеком, перед смертью он нашел в себе силы превратить голову твари в мокрое место. Натурально в мокрое, — штабс-капитан скользнул лучом по склизкому пятну на стене и неожиданно придвинулся поближе: а это еще, черт возьми, что такое?
Мишель Богарэ бил кастетом с такой силой, что тысячелетние камни не выдержали и кладка подалась, обнаружив в глубине небольшую нишу. «Оч-чень интересно». Стараясь не наступить дохлой гадине на хвост, Семен Ильич расширил отверстие, затем внимательно прислушался к наружным звукам и наконец, направив в пролом луч фонаря, нащупал в толще стены небольшую, судя по весу деревянную, шкатулку. Открыть ее не получилось, крышка просто рассыпалась под пальцами в труху. «О, фу!» Увидев содержимое, Хованский сморщился: похоже на чьи-то мощи, стоило только время терять! Однако, присмотревшись, он заметил, что черные смолистые останки украшены перстнем с красным камешком. «Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок». Не колеблясь, он потянулся за колечком. Раздался треск распавшейся в прах человеческой плоти; повертев жуковину в лучах фонаря, штабс-капитан пожал плечами и насадил находку на палец. Впрочем, он тут же о ней забыл, его ждали все сокровища Тутанхамона.
Для полноты картины. Фрагмент четвертый. Год 1085 до Р. X.
Месяц месор [77] года 1085 до Рождества Христова выдался в Фивах удушливо-жарким. В неподвижном воздухе, нагретом до температуры римской бани [78] не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, все вокруг покрывал серый слой пыли, казалось, что светлые лики богов отвратились от земли египетской навсегда. Однако, как ни злилось солнце, под своды царского дворца жар его лучей не проникал, и повелитель принимал старейшину врат храма Амона-Ра в прохладе своего любимого белого кабинета.
Это было просторное двухъярусное помещение, на алебастровых стенах которого в ярких красках и золоте представала печальная история двадцатой династии — последней в эпоху Нового царства. Давно прошли времена Рамзеса Великого, когда трепетали враги и строились новые храмы, былое могущество кануло в Лету. Теперь государство не могло обеспечить даже посмертный покой вершителям своей истории.
У северной стены кабинета стояла малахитовая статуя бога-шакала Инпу, рядом алтарь в виде усеченной пирамиды, а ближе к центру блистала золотом роскошная мебель из эбенового дерева, инкрустированная слоновой костью и драгоценными камнями. Курились сладкие благовония из Аравии, мягко шелестело опахало из перьев птицы филис. Благодаря акустике слова фараона доносились, казалось, откуда-то сверху.
Нынешний повелитель Египта Херихор I еще не так давно носил титул Са-Амона, верховного жреца храма Амона. Это был видный мужчина, высокого роста, очень крепкий, с могучей выпуклой грудью. Происхождения он был самого подлого, и только дерзкий ум, железная воля и терпеливое боголюбие помогли ему добиться всего в этой жизни.
Унамон, старейшина врат храма Амона, усаженный в знак особого расположения не на пол, а на роскошную, с нефритовыми вставками, скамью, был стар, морщинист и сгорблен годами. Он был последним из ходящих по водам Нила [79] .