Российские территориальные органы власти необходимо постепенно превращать в «собесы»: они должны выполнять административно-регулятивные функции и функции социальной поддержки и не должны иметь в своей деятельности экономической, политической и прочих составляющих. Хозяйственное развитие при этом будет осуществляться поверх этих единиц — через проекты, округа, экономические регионы и т. п. Сохранять области как экономические и политические единицы давно уже нецелесообразно.
Кроме того, необходимо учесть, что регионы России очень и очень разнообразны, и реализовывать в них власть одним и тем же образом крайне неэффективно (например, в приграничных регионах не может быть той же организации администрации, что и во внутренних).
3. Проблема преемственности и институционализации власти.
Как показывают минские и киевские события и примеры Туркменистана, Азербайджана и Грузии (а также национальных республик в составе России, да и областей тоже), никакого отработанного механизма передачи легитимности от предшественника к преемнику не существует. При этом делается вид, что все в порядке, поскольку механизм прописан в Конституции.
Это реальный вызов власти как власти, поскольку со сменой властителя в стране приходится «начинать все заново», и ни о каких длинных циклах воспроизводства жизни говорить уже не приходится.
Проблема здесь двоякая. Во-первых, отсутствуют институциализированные безличные механизмы отправления власти. Несмотря на все административные реформы и укрепления вертикалей, они остаются «лично-ориентированными», а не четкими, работающими как часы устройствами, отправляющими властные функции.
Неизвестно, можно ли в условиях России построить такие структуры, но то, что этот вопрос вообще не стоит на повестке дня, — это очевидно.
Во-вторых, в России отсутствует непрерывность воспроизводства и преемственности элит — та непрерывность, которая существует, например, в уже упоминавшейся Великобритании и которая обеспечивает баланс общей конструкции власти. В России произошли Октябрьская революция, чистки 30—50-х, события 1991–1993 годов. Все эти переломные периоды означали разрыв в преемственности элит. Это означает, что в стране нет конструкции, которая удерживала бы ее в масштабе исторического времени, вне государства и поверх него, которая «отвечала» бы за Россию, а не за администрацию и не за те или иные партии.
В-третьих, проблема легитимизации преемника невероятно усложняется в России, где в народе чрезвычайно развито осознание относительности догм и порядка, где эти категории традиционно ставятся под сомнение. Русский человек всегда сомневается, и люди не спешат выполнять установки последней власти, поскольку понимают: и эта власть сменится.
Порядок — он относителен. Любое очередное действие власти (да и вообще любое решение любого социального вопроса) подвергается сомнению. Тут же начинаются прикидки, как это все можно обойти, в какую игру с этим решением можно сыграть, правильное оно или нет — конечно же, нет, поскольку не учтено то-то и то-то. Сознание российского человека устроено так, что в нем нет ничего безусловного: ни собственность, ни законность, ни власть, ни технологии, ни выборные механизмы таким безусловным не являются. По всеобщему мнению, любые выборы непременно произойдут с подтасовками и вбросами, любая передача власти по наследству — результат сговора таких-то и таких-то сил и так далее. Можно ли построить механизмы типа «пост сдал — пост принял» в этих условиях — неизвестно, но ставится ли такая проблема принципиально? Осознается ли, что это проблема работы с базисными структурами сознания, а не просто «впаривания» и «идеологической обработки»? После событий в Украине [70] власть не сможет делать вид, что такой проблемы не существует. Так или иначе, с этим придется что-то делать.
4. Угроза суверенитету.
Привычное понятие суверенитета связано с национальным государством — оно трактуется как государственный суверенитет. Но когда государство становится лишь одной из инстанций власти, то подлинный суверенитет связан именно с ней.
Именно власть должна быть суверенна, то есть способна принимать решения самостоятельно. Ведь власть никому не подчиняется. Если подчиняется — то это не власть, ее структура не обеспечивает самостоятельности решений. Что при этом происходит с суверенностью государства — это второй вопрос.
Это реальная проблема, поскольку сейчас мы наблюдаем почти полную потерю суверенитета России. И дело не в том, что мы входим в разнообразные договоры и подписываем протоколы, а в том, что мы несамостоятельны в понимании того, что хорошо и что плохо для России. Мы пользуемся чужими критериями — а значит, неизбежно проигрываем, поскольку критерии эти устанавливаем не мы.
Сегодня суверенитет нужно доказывать постоянно, восстанавливая его всеми общественными, а не только властными инстанциями. Но нынешняя власть вообще не видит здесь проблемы.
Инстанции и механизмы современного властного суверенитета таковы. Во-первых, механизм «властного вмешательства», о котором уже говорилось. Во-вторых, нет суверенитета без своего народа, который может быть отмобилизован и подчиняется этой власти. В-третьих, нет и народа без своего суверена — именно последний создает своему народу условия для преумножения, расцвета, зарабатывания, то есть — обеспечивает воспроизводство и развитие жизни.
В России суверенитет так не понимается. Нынешняя российская власть чувствительна к своему суверенитету лишь в отношении материальных объектов. Она не занимается мировоззрением своего народа (а ведь именно мировоззрение позволяло удерживать участие в социалистическом всемирном проекте, о котором уже говорилось, в качестве основного содержания жизни советских людей). Повторим еще раз: она вообще не видит здесь проблемы.
5. Угроза вымирания и запустения.
Никогда за всю историю Российского государства (разве что во времена Ивана Грозного) реально освоенные пространства не сокращались. Но сегодня российское население не может обеспечить освоение занятой территории.
О качественных причинах этого речь пойдет ниже, а здесь отметим, что современные концепции власти предполагают совершенно иное отношение к демографическим процессам. Власть должна уметь управлять потоками — миграционными, квалификационными, товарными, финансово-инвестиционными (собственно, в этом и состоит суть процесса глобализации). Государство сегодня не может существовать как некая стабильная замкнутая территория, контролирующая потоки через границы. Напротив, именно сгущения и пересечения потоков образуют ту материю, на которой и выстраиваются современные властные инстанции.
Сегодняшние государства существуют на потоках и на обмене, а не на запасах и «ресурсах». Но нынешняя власть этого принципиально не видит. В частности, это проявляется в отношении к гражданам — и к резидентам, и к мигрантам.
Миграционные потоки должны стать важнейшей материей реализации власти. Вместо этого принят ужесточенный закон о миграции, где не сделано исключения даже для мигрантов из СНГ или этнических русских. Ставка делается на пограничный контроль, а не на активное использование, абсорбцию, натурализацию; на централизацию, а не на инициативу местных властей. И уж подавно речь не идет об активном приготовлении потенциальных желательных мигрантов из сопредельных и более отдаленных стран.