Успокоиться! Немедленно успокоиться… вот так. Теперь пойти на смотровую башню… там стражник – выгнать. Нет! Негоже выгонять стража, супруг родной да и все казаки этого не одобрят. На амбар надо влезть, там крыша покатая и нет никого рядом.
Так юная чародейка и сделала, уселась на тесовой крыше, скрестив ноги, закрыла глаза и принялась медленно раскачиваться из стороны в сторону, что-то вполголоса напевая. Потом резко вздрогнула, сжала руки в кулаки… затем столь же резко разжала, будто что-то в кого-то кидала.
– Нянинбей садця тухоль пен, хадо ядась!
Отражающее заклинание, коим Митаюки-нэ овладела еще в Доме девичества, само по себе ничего не порождало, а лишь откидывало обратно все направленные на ведьму чары, хорошие или плохие, не важно.
– Хадо ядась! – снова повторила колдунья.
Боль в висках не прошла, а, наоборот, усилилась, словно бы приближаясь… Приближаясь! Вот именно! Кто бежит в острог с вестью – о том и говорит почуявший гонца оберег. Митаюки-нэ усмехнулась – сама же ведь и настораживала, налагала заклятье – да вот забыла, не сразу сообразила со сна.
Правильно оберег предупредил! Гонец не просто с вестью бежит, с чем-то необычным, важным – именно на это амулет и настроен был, заговорен на крови юркой болотной змейки.
Вестника этого, пока время есть, перехватить надо – лучше сначала самой во всем разобраться.
Спрыгнув с амбара, юная ведьма побежала к воротам, на ходу бормоча заклинания, призывающие идущего именно к ней… и с запоздалой досадою осознала, что ничего-то у нее не выходит! Не получается – и ясно ведь было, почему. Сверху, из церкви, послышалось басовитое пение – великий белый шаман отец Амвросий возносил хвалу своему могучему богу. Это называлось – «заутреня». Многие казаки уже поднимались по узкой лестнице в церковь… в том числе и муж… Суровый, хмурый спросонья… все оглядывался, и, увидав жену, с удивлением вскинул брови:
– Ты чего здесь, люба?
– Не спалось, – честно призналась ведьмочка. – Дай, думаю, к отцу Амвросию в церковь схожу… а тут и вы все.
Ватажники поднимались по лестнице один за другим, здоровались с атаманом, почтительно кивали его хитроумной женушке. Немолодой уже, сутулый, с окладистой рыжеватою бородою, уважаемый всеми Силантий Андреев, бывший десятник, ныне ставший сотником, следом – племяш его, непоседливый Кудеяр Ручеек, рябой и чубатый, за ними молодые казаки, те, кто ныне от караульной службы свободный, – Семенко Волк, Василий Бескарманный, Никифор…
Всем Митаюки-нэ ласково улыбалась, со всеми здоровалась, на поклоны-кивки отвечала. Знала – многие завидовали Матвею за то, что у него такая красивая, умная и – самое главное – любящая жена. Такая любому казаку – опора.
Поднимаясь в церковь следом за мужем – некрещеной (дева покуда не приняла сие таинство, опасаясь потерять колдовской дар), ей дозволяли стоять в притворе, – Митаюки высматривала внизу Штраубе, да, не найдя, посмеялась сама над собой: ну, ясно же, не придет в эту церковь немец, у него немножко своя вера, другая, хоть и в одного и того же бога – Иисуса Христа. Так же вот «тотемники» местные, что зверей могучих братьями-покровителями почитают – кто «дувунога», кто «нуера», а кто и «длинношея», столичных колдунов не особо жалуют, отступниками от «старой веры» считают. Опять же, те, что ближе к великому древнему солнцу живут, «тотемников» презирают, обзывают нехорошо деревенщинами, смеются обидно – мол, живут в холоде да в голоде, поклоняются всяким скотам. Так вот и среди белых варваров – не каждый, кто могучего Христа славит, подобному себе – брат.
– Атам-а-ан! – повернувшись, завопил вдруг с воротной башни начальник нынешнего дозора молодой казак Евлампий, худощавый, с горящим взором и непослушною челкой, все время норовившей упасть прямо на глаза. – Там, у рва, воин какой-то. Говорит – из Пы-Ямтанга, от Тарахада-вождя, с известием важным.
«Темуэде-ни, владелец смерти, всех забери!» – выругалась про себя Митаюки.
Ну, вот он, посланец. Интересно, какие вести принес?
Заскрипел, опускаясь, подъемный мост – вот уж само по себе чудо, как и многие вещи бледнокожих!
Посланец оказался не один, все-таки славный Тарахад, не какой-нибудь там захудалый вождишка, а практически единственный – под зорким присмотром казаков, точнее – Митаюки – властелин довольно большого города Пы-Ямтанга, столицы народа нуеров, вновь возрождавших свое былое могущество с помощью великих белых друзей.
Трое воинов – один, в украшенной золотыми воинскими амулетами куртке из кожи шипоноса, с палицей из драгоценного нефрита на поясе – старший, двое других совсем еще сопляки лет шестнадцати – при нем. Не для охраны – кто осмелится напасть на могущественных ныне нуеров? – для почета.
– Славный белый вождь Матвей-нэ-ка! – стукнув себя кулаком в грудь, гонец поклонился, следом за ним отвесили почтительные поклоны и сопровождавшие его воины. – Великий и почтеннейший Тарахад, наш вождь, да будут благословенны к нему боги, шлет тебе свой поклон.
– Великий Тарахад приветствует тебя, – рассеянно перевела Митаюки.
Так и не выучивший язык сир-тя – все недосуг! – Матвей Серьга улыбнулся:
– И вождю вашему, славному Тарахаду, моему другу, здраву быть во веки веков! Ведьмочка перевела и это, а услышав важное известие, внезапно запнулась, задумалась – переводить ли так, как сказано, или лучше переврать?
Посланник принес весть о больших лодках с белыми облаками парусов, что объявились вдруг при впадении реки Ямтанг в Великое Холодное море. Митаюки прекрасно поняла, о чем, вернее, о ком шла речь. Ну, конечно же, из острога выслали струги, а может, и сам атаман Иван с ними явился! И это было плохо, очень плохо, это могло помешать далеко идущим планам колдуньи… Солгать? Срочно придумать что-нибудь, утаить весть? Не выйдет. Если б раньше, еще по осени, тогда б и вышло бы, а сейчас… слишком уж тесно многие молодые казаки общались со своими воинами, слишком многие слова уже понимали. Вот и сейчас казацкая молодежь принялась радостно переглядываться, лица их озарили улыбки. Видать, бледнокожие парни вполне уяснили суть.
Пришлось уж переводить как есть, и тоже изобразить на лице радость.
– Струги, говоришь? То наши… – Серьга просиял и тут же нахмурился. – Что же, гонцы-то до острога Троицкого не добрались, выходит?
– А я же тебе говорила, любый, – немедленно парировала Митаюки-нэ. – Надо было по весне еще парочку парней послать.
Уж кто бы говорил, только не коварная чародейка! Умом да хитростью сию деву не обидели боги, вот и смекнула коварная атаманова женушка, что казаки явно захотят весть о себе подать – задержались, мол, но к осени будем. Сама же это и предложила, сама же и воинов быстроногих для пути дальнего выбирала… ни один, конечно же, не дошел. Теперь вот и думала Митаюки – а не поторопилась ли? Может, и лучше бы было, кабы вестники до острога добрались? Мол, все хорошо у славного Матвея Серьги, к зиме следующей, бог даст, явимся или носильщиков с добычей пришлем. Тогда, может, и не полоскались бы сейчас у реки Ямтанг паруса казацких стругов – уже чужих! Да-а… не всегда по-умному рассудить получается, не всегда тут же сразу, как надо, сообразишь. Ладно, что уж теперь переживать-то? Что сделано, то сделано, в прошлое, увы, не проникнешь, не исправишь. Надо сейчас, в настоящем, решать!