– Будет очень любезно с вашей стороны. – Проворковал полковник и сменил тему: – У вас, случайно, не сохранилось приглашение Веселого?
– Нет, я его сразу уничтожил. – Ответил Кричевский.
– Почему вы это сделали? – Бобров с тоской подумал, что должен задавать этот вопрос всем подозреваемым. И все они будут отвечать одно и тоже. Нет сомнений, что перед визитом на Петровку они встретились где-нибудь в кабаке и за сытной и дорогой жратвой сговорились. Сейчас Кричевский скажет насчет приписки Натана, предположил полковник, и не ошибся.
– В записке имелась просьба Веселого уничтожить ее при прочтении. Что я и исполнил. Еще будут вопросы?
– Еще один, если не возражаете?
– Это зависит от того, не нанесет ли ответ на ваш вопрос вред моему клиенту – Поспешил вмешаться адвокат Дыба.
– Надеюсь, не принесет. – Успокоил Бобров и подумал, что сейчас банкир окажется в заднице. Никита Васильевич догадался, что это место друзья согласовать не соизволили.
– Почему вы утверждаете, что директору компании «Риск» угрожали?
– Я этого не говорил. – Быстро отреагировал Кричевский.
– Но вы сказали, что Натан Маркович Веселый в последнее время кого-то опасался. Именно поэтому вы не решились ехать на свидание к давнему приятелю без охраны.
– Да, это мои слова. Но ничего конкретного я вам по этому поводу сообщить не могу. Это мнение у меня сложилось от бесед с Натаном в последнее время. Может быть, он намекнул, возможно, мне показалось по его виду, но прямых фактов на эту тему Веселый не озвучил.
– Благодарю вас и не смею больше задерживать. Только распишитесь, пожалуйста, в протоколе. – Попросил полковник и, взяв листок у стенографистки, подал его Кричевскому. Листок перехватил Дыба, напялил маленькие, в круглой золоченой оправе, очки и, шевеля губами, принялся читать:
– Здесь есть некорректное место. – Заявил адвокат: – Вы записали, что Михаил Семенович Кричевский прибыл по вышеуказанному адресу по вызову Веселого. Мой клиент не является сотрудником компании «Риск» и директор компании не может его вызывать, как своего подчиненного. Я бы просил формулировать это место иначе. Например, по «просьбе друга».
«Вот жопа, посадить бы тебя на недельку с люберецкой братвой», – кровожадно прикинул Никита Васильевич, но вежливо ответил:
– Не возражаю, – и быстро переправил текст.
– Теперь другое дело. – Важно заявил Дыба и передал протокол банкиру. Кричевский поставил размашистую подпись, с трудом поднял свое брюхо с казенного стула и двинулся к выходу.
– Подождите, господа. Я должен отметить ваши пропуска. А то мне придется лицезреть вас по второму разу, а мне бы сегодня этого не хотелось.
Кричевский отдал свой пропуск адвокату и, утерев влажный лоб платком, удалился.
– Вы на меня не обижайтесь, товарищ полковник, я свой хлебушек должен отработать. – Без прежнего апломба сообщил Дыба и, получив отметку на пропусках, побежал догонять банкира.
Не успел стихнуть торопливый топот башмаков адвоката, как Боброву сообщили из бюро пропусков, что явился следующий по списку подозреваемый.
– Ну это уже слишком. Пусть посидит. – Проворчал Никита Васильевич и повернулся к Серегиной:
– Ниночка, вы свободны. Надеюсь, что с адвокатами больше никто не явиться. – И отпустив стенографистку, отправился обедать.
Основной поток едоков из столовой схлынул, и Бобров за столиком оказался один. Обычно он любил трапезничать в компании, но сегодня одиночество его устраивало. Резво управившись с солянкой, он выпил стакан компота и не спеша принялся за котлеты. Приятное сытое тепло уютно обволакивало организм и не мешало думать. Размышляя о первой половине дня, Бобров сделал вывод, что пока радоваться нечему. Два допроса прошли без сюрпризов, и лишь один момент настораживал. Оба приятеля убитого бизнесмена упоминали, что Натан Маркович чего-то опасался, и оба уходили от конкретного ответа. Банкир, привыкший владеть собой, замешательства не выказал, а Смолин растерялся. Полковник вчера вечером получил медицинское заключение и знал, что смерть Веселого наступила раньше девятнадцати часов. Алиби Смолина выглядят слабее Кричевского, поскольку он приезжал один. Кричевский взял охрану, обеспечив себе свидетелей. Бобров в принципе не исключал, что один из охранников вполне мог оказаться киллером. Все трое будут уверять, что дверь квартиры им не открыли. А три свидетеля – это серьезно. Но банкир звонил в квартиру, когда Натана уже не было в живых. Да и весь список Ерожина после официального заключения медиков свою остроту терял. Убийцы в этом списке быть не могло.
Бобров взял себе еще стакан компота, выпил его прямо у кассы и покинул столовую. Поднимаясь по лестнице и кивая на ходу сослуживцам, Никита Васильевич понял, что возвращаться в кабинет ему совсем не охота. Он представил, как дома его встретит Кира, как она обрадуется, что он рано дома. Никита Васильевич нашел свое счастье во втором браке и очень этим гордился. Кира снимет с него пиджак и поможет облачиться в пижаму. Как уютно прилечь на диван с газетой, читать прессу и слышать, как жена хлопочет на кухне, творя ужин. Он даже приостановился, борясь с соблазном закончить рабочий день под предлогом мигрени или зубной боли, но, вздохнув, зашагал дальше.
Большое окно его кабинета выходило на Эрмитаж. На зелени сада приятно отдыхал глаз. Последствия урагана там давно ликвидировали, а уцелевшая листва радовала первозданной свежестью. Бобров смотрел в окно и ловил себя на мысли, что за много лет работы в органах ужасно устал от человечества. «Сколько же ублюдков прошло через мою душу», – вздохнул он и позвонил вниз:
– Говорит полковник Бобров. Я в кабинете. Можете запускать следующего.
Крепкий, немного сутулый владелец обувных магазинов Эдуард Степанович Ветряков явился быстро.
– Можете называть меня Додик. – Разрешил он, усаживаясь на стул и обмахивая себя газетой.
– Меня и Эдуард Степанович вполне устраивает. – Сухо заверил Бобров и вставил кассету в гнездо магнитофона.
– А можно без этого, я блядь, иногда выражаюсь. Нехорошо записывать. – Пожаловался владелец обувных магазинов.
– А вы постарайтесь избегать. – Предложил хозяин кабинета.
– Я, полковник, в Марьиной Роще вырос, ты, блядь, попробуй после этого избегать. Во мне матерщина с молоком матери впитана. – Пояснил Ветряков.
– Ладно, мы не в пансионе благородных девиц. Я переживу. – Проворчал Никита Васильевич и нажал кнопку: – Расскажите, Эдуард Степанович, что вы делали в четверг двадцать второго июня?
Ветряков задумался:
– Дай припомнить… Двадцать второго, говоришь? Вспомнил, я же весь день, блядь, на таможне торчал. Уж извини, но ваши коллеги из таможенной службы до жопы достали. Привязались к ерунде и две фуры, блядь, завернули обратно к немцам. На силу уломал. Потом выпил немного за ужином, расслабился. А дальше домой заехал, дочурку навестил. Она у меня барышня еще та. Глаз нужен. Потом к Натану поехал.