Елена повернула голову налево: невозможно было представить пейзаж, более далекий от того, который хранился в ее памяти — тот был ясный, пронзительно солнечный, тонко прорисованный, как современное цифровое изображение. Сейчас она видела перед собой уходящий наверх скос, покрытый белыми ошметками. Кленовые листья, еще упругие, сочные, пятипало растопыривались из-под снега. Откуда-то сверху тек ручеек, изредка показываясь на поверхности зеленой стеклянистой травы. То, что было выше, мутно размывалось из-за влажного воздуха.
— Вот здесь дом Штейнера, — сказал участковый шепотом. — Его продают те самые хозяева, которые въехали в девяносто третьем году… Обманула их мать Штейнера, чего уж там. Никто из местных даже приблизиться к этому дому не хотел! Там, говорят, кровь намертво впиталась и в пол, и в стены. Шабашники только закрасили немного… Она ведь и нам пыталась его продать, но мы-то не совсем чужие были, у нас здесь родственники… А этим втюхали, городским-то. Это потом уж они узнали, какое сокровище приобрели.
— Они живут здесь?
— Нет, это дача… Да они здесь за десять лет если два месяца провели, то хорошо. Видимо, не смогли побороть отвращения. Ну, правда, посадили клубнику там, малину, цветы развели. А спали на летней кухне! — Он тихо засмеялся. — Но ведь они за копейки его купили. Потеря небольшая…
— Ой!
Елена поскользнулась и чуть не упала. На снегу осталась ярко-желтая полоса: кленовые листья. Это они коварно прятались под снегом, превращая откос в гладкую горку.
— Осторожнее! — Михайлов взял ее под руку.
Она остановилась, успокаивая дыхание. Повернулась лицом к реке — и увидела только черное неподвижное стекло, на котором медленно кружилась белая вата тумана. Всю прибрежную кромку засыпали листья. Они тоже тихо двигались: от берега, к берегу, от берега, к берегу.
— Какой дьявольский вальс! — сказала она, вдыхая теплый кисловатый воздух. — С детства обожаю запах преющей листвы!
— Да, красиво, — согласился участковый.
Она посмотрела на железнодорожную насыпь, поднимающуюся за туманом, на ивы, склонившиеся над водой, на желто-бурые дорожки собственных следов и вдруг поняла отчетливо — с такой потрясающей ясностью, какой, наверное, никогда раньше не ощущала: да, это случилось здесь. Именно здесь прошла женщина в белом. Елене показалось, что она узнает каждую кочку, что трава, по которой бежит ручеек — это та самая трава, что она каким-то чудом сохранилась за одиннадцать лет и теперь передает ей свои воспоминания.
— Странные штуки иногда выкидывает наш разум, — сказала она вслух. — Верите ли, я узнаю это место… У меня нет этому объяснений!
— Объяснения появятся, — просто сказал Михайлов. — В конце концов, что значит: увидеть? Это значит увидеть миллионы деталей. Сколько из них дойдет до активного осознания? А сколько останется в пассиве? Я вот читал недавно, что в мозгу у человека нашли такой участок, который способен сделать так, что человеку кажется, будто он видит себя со стороны. Ученые считают, что эта штуковина бывает задействована в момент клинической смерти. Представляете? Благодаря способности к анализу человек может увидеть ту картинку, на которую смотрит, с другого ракурса! Вот как вы сейчас!
— И в другое время года? — скептически спросила она.
— Ну, а это вообще ерунда! Скажете, трудно представить какое-то место в снегу? Или в дожде? А фантазия на что?
— Слушайте, Миша, — она снова стала карабкаться наверх. — А вам-то это зачем?
— Мне интересно.
«Какое человеческое объяснение!» — тепло подумала она.
— Мишаня, ты? — приторный голос раздался из-за глухого, выше человеческого роста забора. Тут же в заборе образовалась калитка, она скрипнула, и в ней показалась пожилая женщина, одетая по-городскому. — А я думаю, ну кто это на берегу разговаривает!
— А вот и Елена! — важно сказал женщине Михайлов.
…В доме был идеальный порядок — полы только что вымыли. Линолеум еще кое-где не просох. На столе стояли нарядные чашки, вазочка с вареньем, электрический чайник.
— Кстати, линолеум совсем новый, — сказала хозяйка, полная моложавая женщина лет шестидесяти. — В прошлом году перестилали.
Михайлов едва заметно подмигнул Елене.
— А варенье из собственной малины, — хозяйка засуетилась у стола. — Вы смотрите, смотрите, я не буду мешать. Я пока чаю налью. Какой у нас малинник! Вся деревня знает, что лучше малины нет! Ну, не малина — а яйцо по размеру. Иногда даже подойдешь к кусту и пугаешься: кажется, что ветка сейчас обломится! Мишаня, ты скажи: правда, у нас хорошая малина?
— Невероятная! — подтвердил Мишаня.
Елена обошла все три комнаты: они были оклеены обоями и выглядели по-городскому. В одной из комнат даже стояла стенка. «А правда, уютный дом» — подумала она.
Веранда выходила в сад. Окна здесь были не двойные, поэтому ей сразу стало холодно — изо рта шел пар.
Внезапно у Елены появилось четкое ощущение, что кто-то наблюдает за ней с улицы. Она подошла к окну, вгляделась: мокрые кусты, кривые старые яблони, дорожка, выложенная кирпичами, и главная улица поселка за забором. Ощущение не исчезало. Оно было очень неприятным.
— А сад какой! — хозяйка в восторге прижала руки к полной груди. — С каждой яблони по десять ведер собираем. Да вот еще висят, видите?
Действительно, на одном из деревьев светилось несколько яблок лунного цвета.
— Замерзли, бедные, — пожалела Елена.
— Так собрать не успеваем! Уж и сушим их, и пюре я научилась делать — всех грудничков в районе обеспечиваю! — и джем хороший получается. А сладкие, мамочки мои!
Она распахнула дверь в сад, довольно грубо сунула Елене серый пуховый платок, потащила ее по дорожке.
Сильно пахло мокрой землей. Елена снова подумала, что похоже на раннюю весну, только свечение неба другое. Снег истаивал просто на глазах, белого в саду почти не оставалось. Теперь казалось, что земля покрыта узорной грязной карамелью. Ей опять стало зябко от физического прикосновения чужого и, как она чувствовала, неприязненного взгляда.
— Немного странно, что ваши дома ориентированы на улицу, — сказала она хозяйке. — Было бы красивее, если бы окна смотрели на реку.
— Так забор сломай и смотри себе на здоровье! — По лицу хозяйки промелькнула тень неудовольствия. Видимо, не в ее характере было кого-то уговаривать.
— Я, наверное, так и сделаю. — При этих Елениных словах глаза хозяйки блеснули. — Просто, удивляюсь… Сами не понимаете, в чем главная прелесть деревни.
— Так все мы понимаем. Не лаптем щи хлебаем, слава Богу. Я всю жизнь в городе живу… У нас новые дома все в другую сторону повернуты. Да и этот не всегда был загорожен. Там, где вы прошли, ну, где калитка, раньше ворота были. Лодку он таскал, что ли? — хозяйка быстро глянула на Михайлова. Тот пожал плечами. — Здесь такая рыбалка! Муж мой по десять ведер карасей приносит!