Бин.
Что тут делает Бин? Вероятно, крадет самое вкусное.
Они уставились друг на друга, потом Сандра увидела в руке ребенка что-то белое и блестящее. Подошла поближе.
Это было печенье. Бисквит с пастилой в шоколаде. Шоколад был слизан, остались пастила и бисквит. И ребенок, который с виноватым видом смотрел на Сандру, держа в руке то, что осталось от печенья.
– Бин, ты что здесь делаешь?
– Ничего.
– Из такого ответа ясно, что ты что-то да делаешь. Скажи-ка мне.
В это время на пол между ними что-то упало и подпрыгнуло. Сандра подняла голову. На высоком потолке между старыми кленовыми балками, а иногда прямо на них висели печенины. Шоколад с них был слизан. Ребенок слизывал с них шоколад, а потом бросал вверх, и они прилипали к потолку.
На потолке было целое созвездие печенья. Упаковки полторы, никак не меньше.
Сандра строго взглянула на это странное дитя. Она уже открыла рот, чтобы отчитать ребенка, но получилось у нее нечто совсем иное. Хохот. Удивленный взрыв смеха. Один, за ним другой. Вместо выговора – смех. Ребенок недоуменно смотрел на Сандру. Но еще больше была удивлена сама Сандра, которая собиралась отчитывать, а на деле расхохоталась.
– Хотите?
Сандра достала печенье из протянутой ей пачки.
– Вы делаете вот так… – Сандра увидела, как Бин откусывает шоколадную верхушку, а потом облизывает то, что осталось, – и кидаете вверх.
Сандра затаила дыхание – прилипнет или нет? Прилипло.
– Попробуйте. Я вас научу.
Терпение, четкость – да этот ребенок прирожденный учитель! Сандра быстро освоила искусство кидания облизанного печенья в потолок. Поскольку она оказалась способной ученицей, потолок столовой вскоре был весь облеплен изоляционным материалом, о котором не помышляли ни «бароны-разбойники», ни абенаки. Ни мадам Дюбуа.
Сандра вышла из комнаты с улыбкой, забыв, зачем туда приходила. Она никогда не хотела иметь детей. Слишком много хлопот. Но иногда, оказавшись в обществе необычного ребенка, доброго ребенка, она испытывала боль. Немыслимо, как эта жирная, глупая, ленивая Мариана умудрилась родить свое чадо. Сандра иногда не без злорадства думала, что ребенок у Марианы какой-то чокнутый. Но иногда она забывала о своей нелюбви. И случались поразительные вещи.
– Ты где была? – спросила Мариана, когда Сандра вернулась. – Тебя ищет полиция.
– Прогулялась. Слышала, как Питер беседует с этим старшим инспектором и как он ляпнул нечто очень странное. – Она увидела свекровь и чуть повысила голос. – Он сказал, что, если его мать умрет, это будет благодатью.
– Ты только подумай, – с явным удовольствием произнесла Мариана. – Неужели?
– Мало того. Он сказал, что Джулия была корыстной и жестокой. Представляешь? Не успела она умереть, а он уже кидает в нее комья грязи. При постороннем человеке. Но может быть, я ослышалась.
– Так что он там наплел? – спросила миссис Финни через всю комнату, повернув к ним свое розовое лицо.
– Он это наверняка сгоряча. Забудьте, что я это сказала.
– Он сказал, что Джулия была корыстной и жестокой?
Перед мысленным взглядом миссис Финни снова возникла откинутая в сторону белая рука дочери. Как это похоже на Чарльза – такая жестокость. В особенности в отношении Джулии. Но он проявил жестокость по отношению ко всем им.
И теперь Питер продолжал дело отца.
– Я этого не принимаю. Джулия была самой доброй, самой нежной из всех детей. И уж определенно самой любящей.
– Извините, – сказала Сандра, и она действительно начинала чувствовать раскаяние.
* * *
– Кто бы стал убивать свою сестру?
Против Бовуара сидел Томас Морроу, человек, который даже в этой глуши чувствовал себя важной персоной. Он разгладил на себе льняные брюки и обаятельно улыбнулся:
– Она была милой женщиной. Никто не захотел бы ее убивать.
– Почему нет?
– Не логичнее ли спросить «почему»? – Но по какой-то причине Томас Морроу смутился.
– Почему?
– Э-э… – Томас совсем растерялся. – Послушайте, это смешно. Моя сестра мертва, но ее никто не убивал.
– Почему нет?
Возвращение к пройденному. Бовуару нравилось поддразнивать свидетелей.
– Послушайте, она прожила бо́льшую часть жизни в Ванкувере. Если она кого и разозлила настолько, что ее решили убить, то сделали бы это там, а не здесь. И уж конечно, не в этой глухомани.
– Вы же здесь.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я слышал о том, что случилось вчера вечером. В этой самой комнате. Тут должно быть пятно от кофе.
Бовуар прошелся по ковру, опустив голову. Пятно он нашел еще раньше, но для вящего эффекта разыграл сценку «неожиданного» обнаружения пятна.
– Она была не в себе. Расстроена.
– И что же ее расстроило?
– Она весь день была на нервах. Открытие памятника отцу. Она с ним рассорилась в свое время. Для всех нас увидеть статую было эмоциональным потрясением. Но для нее, вероятно, больше, чем для остальных. Она переживала трудные времена. Только что закончился такой публичный и грязный развод. Вы же знаете, она была замужем за Дэвидом Мартином.
Он уставился своими серо-голубыми глазами на Бовуара – понял ли тот его слова. Бовуар уже знал о Дэвиде Мартине, но его интересовали манеры Морроу. Томас говорил с саркастическим удовольствием и гордостью. Удовольствие оттого, что его младшая сестра промахнулась с мужем – выбрала себе преступника, и гордость за то, что этот преступник, даже после выплаты всех долгов, оставался одним из богатейших людей Канады.
– Кто мог желать смерти вашей сестре?
– Никто. Это же воссоединение семьи. Счастливое время. Никто не желал ей смерти.
Бовуар медленно повернул голову к окну, за которым стоял серый, туманный день. Он не сказал ни слова, но Морроу не мог не понять смысл его жеста. Яма в земле за этим окном свидетельствовала о том, что Томас Морроу лжет.
«Не верьте ни одному их слову», – сказала Мариана Морроу. И Бовуар не верил.
* * *
– У Джулии были дети? – спросил Гамаш у Питера, когда они вышли из леса и медленно направились к «Усадьбе».
– Не было. Даже не знаю, пытались ли они. В нашей семье с детьми неважно обстоят дела, – сказал Питер. – Мы поедаем нашу молодежь.
Гамаш позволил этим словам слиться с туманом.
– Что вы скажете о статуе вашего отца?
Питера ничуть не сбил с толку этот неожиданный вопрос.
– Я и не думал об этом. Ничего не могу вам сказать на сей счет.