Тесная замызганная комнатушка без мебели. Человек двадцать – некоторые в халатах – сидели на земляном полу, привалившись к мешкам с песком, уложенным у стен. В одном углу покачивался от каждого бомбового удара подвешенный на балке керосиновый фонарь, а под ним мальчишка в пижаме и меховых наушниках играл с матерью в карты.
Я окинул полутемную каморку взглядом, ища Верити, хотя уже понятно было, что ее здесь нет. Где же она?
– Никто не видел девушку в белой ночной рубашке? – спросил я. – Рыжую.
Молчание. Даже не шевельнулись.
– У тебя есть шестерки? – продолжил игру мальчик.
– Есть. – Мама вручила ему карту.
Сквозь несмолкающий грохот зениток и разрывы фугасов донесся колокольный звон. Девять вечера.
Все заворочались.
– Это в соборе, – сказал мальчик, запрокидывая голову к потолку. – А дамы есть?
– Нет, – ответила мама, посмотрев на карты в руке, а потом на потолок. – Что, съели? Пока слышны колокола, собор стоит.
Все, нечего здесь ворон считать. Я метнулся за дверь и вверх по лестнице обратно на улицу. Колокола чисто и ясно вызванивали время. До самого утра гибнущий в огне собор будет под рев самолетов ежечасно пробуждать в ковентрийцах надежду.
Горстка зевак из-под южного портала перебралась на противоположный тротуар, чтобы лучше видеть взметающееся над крышей собора пламя. Двое молодчиков все так же подпирали фонарь. Я подбежал к ним.
– Не, черта лысого, – утверждал длинный. – Теперь нипочем не потушат.
– Я ищу девушку… – начал я.
– Нам тоже одиноко, – сострил короткий, и оба заржали.
– Она рыжая, – не сдавался я. – В белой ночной рубашке.
Новый взрыв гогота.
– Наверное, она где-нибудь в убежище, но я не знаю ближайших.
– Есть одно на Литтл-Парк, – отсмеявшись, сказал долговязый.
– Там я уже проверял.
Оба задумались.
– Еще есть на Госфорд-стрит, только туда не пробьешься. Пехотная мина взорвалась, теперь все перекрыто.
– Может, она в крипте, – предположил длинный и, увидев мое озадаченное лицо, пояснил: – Ну, крипта, под собором. Там тоже убежище.
Крипта. Конечно. Несколько десятков людей укрылись там в ночь налета и сидели до одиннадцати, пока над их головами горел собор, а потом их вывели по внешней лестнице.
Я промчался мимо зевак к южному порталу и взлетел по ступенькам.
– Туда нельзя! – крикнула женщина в платке.
– Спасательный отряд, – бросил я и вбежал внутрь.
Западный торец нефа по-прежнему тонул в темноте, зато в пресвитерии и в апсиде света было хоть отбавляй. Ризницы полыхали, Капелла ременщиков тоже, а сверху, из клерестория, валил дым бронзового цвета. В Капелле вязальщиков шапок огонь лизал холст с Иисусом, несущим заблудшую овцу. По всему нефу летали, рассыпая пепел, горящие листки чинопоследования.
Перед глазами возникли полученные в свое время от леди Шрапнелл чертежи собора. Крипта под капеллой Святого Лаврентия на северной стороне, сразу за Капеллой мануфактурщиков. Я устремился туда, уворачиваясь от горящих листов и лихорадочно вспоминая, где ведущая вниз лестница. Слева от амвона, точно.
Далеко впереди, в хоре, что-то шевельнулось.
– Верити! – крикнул я, пускаясь бегом.
Фигура метнулась через хор к пресвитерию. Между скамьями мелькнуло белое пятно.
По крыше барабанили зажигалки, и я невольно поднял взгляд, а когда посмотрел на хор, фигура – если это была фигура – уже исчезла. Над входом в Капеллу мануфактурщиков плясала подхваченная восходящим потоком бумажка с чинопоследованием.
– Нед!
Я обернулся. Слабый голос Верити доносился откуда-то из-за спины и вроде бы издалека, но, может, это раскаленный воздух шутит шутки со слухом… Я пробежал через хор. Ни там, ни в пресвитерии никого не было. Чин службы кувырнулся в вихре из Капеллы мануфактурщиков, загорелся и, пылая, рухнул на алтарь.
– Нед! – крикнула Верити.
На этот раз ошибки быть не может. Она за стеной. За южными дверями. Я сбежал по ступеням, мимо зевак и подпирателей фонаря.
– Верити!
Я увидел ее почти сразу же. Она стояла посреди Литтл-Парк-стрит, что-то втолковывая толстому пэвэошнику, и оторванная оборка белого платья волочилась по мостовой.
– Верити! – позвал я, но не дозвался сквозь гул и грохот.
– Нет, вы не понимаете! – кричала она дежурному. – Не нужно мне в убежище! Я ищу молодого человека с усами…
– Мисс, мне приказано очистить территорию от гражданских, – настаивал дежурный.
– Верити! – крикнул я практически ей в ухо. И схватил за руку.
– Нед! – Она обернулась и повисла у меня на шее. – Я тебя везде ищу.
– А я тебя.
– Вам нельзя здесь, – сурово повторил дежурный. Дальнейшие его слова перекрыл свисток, а потом протяжный вопль. – Допускаются только официальные службы. Гражданским не положено…
Раздался оглушительный взрыв, и пэвэошник исчез под лавиной пыли и щебня.
– Эй! – Я отпрянул. – Дежурный! Дежурный!
– Нет! – Верити замахала руками, разгоняя клубы пыли. – Где же он?
– Тут… – Я что было сил рылся в крошеве.
– Не вижу. – Верити тоже принялась откидывать кирпичные обломки. – Нет, стой, вот рука!
Дежурный яростно отпихнул ее ладонь и вылез, стряхивая пыль с комбинезона.
– Вы целы? – спросили мы хором.
– Конечно, цел, – ответил он, захлебываясь кашлем. – Только вы тут ни при чем, помощнички. Гражданские! Головой бы думали, когда швыряетесь камнями не глядя – кого-нибудь зашибете, и привет. Препятствие исполнению обязанностей дежурного ПВО карается…
Над головой взревели самолеты. Я посмотрел наверх. Небо осветилось яркими вспышками, совсем близко вновь заверещал свисток.
– Так, надо убираться. Сюда!
Я потянул Верити к лестнице, спускающейся в тесный закуток перед дверью цокольного этажа.
– Ты как? – крикнул я, глядя на нее. Прическа с одного бока распустилась, порванный подол весь в саже. Лицо тоже, а на левой руке ссадина с запекшейся кровью. – Поранилась?
Я бережно взял ее руку в свою.
– Нет. Оцарапала об арку в соборе. Было т-т-темно, я не видела, к-к-куда идти, – выговорила она, дрожа. – Почему так х-х-холодно, когда весь г-г-город в огне?
– Вот, надень. – Я снял дождевик и набросил ей на плечи. – Ти-Джей позаботился.
– Сп-п-пасибо.
Снова громыхнуло, на нас дождем посыпалась земля. Я втиснул Верити глубже в проем, заслоняя собой.