«К черту!» – грубо прервал он ход своих мыслей. Вытащил сигарету. Закурил, встал, остановился у окна, оглядел площадь.
На город опускалась темнота, магазины уже закрылись, людей на улицах было мало. Он отметил, что те, кто торговал на площади перед Крытым рынком, как раз начали собирать свои палатки. В аркаде несколько музыкантов играли при полном отсутствии публики. Он поднял глаза, увидел кладбище и подъем в гору, повернул голову влево – высотные дома Дюннингена. Вправо – городской парк, Риккен и этот, как бишь его, еще один коттеджный поселок. Где-то там…
…где-то там сидел убийца и чувствовал себя в безопасности.
«Я должен найти зацепку, – подумал Ван Вейтерен. – Настало время. Хотя бы ради того, чтобы люди не боялись выйти на улицу».
Баусен уже расставил фигуры.
– Твоя очередь играть белыми, – сказал Ван Вейтерен.
– Победитель играет черными, – ответил Баусен. – Правило Климке.
– Не возражаю, – сказал Ван Вейтерен и передвинул королевскую пешку.
– Я принес бутылку, – сказал Баусен. – Как вы считаете, комиссар, «Перго» восемьдесят первого года поможет нам выбраться из дерьма?
– Лучшего помощника и не придумаешь! – ответил Ван Вейтерен.
– Наконец-то! – воскликнул он полтора часа спустя. – А мне уже казалось, что ты все равно выскользнешь из моего железного захвата.
– Сильная игра, – признал Баусен. – Странный дебют… по-моему, я никогда с таким раньше не сталкивался.
– Его я придумал сам, – сказал Ван Вейтерен. – Он требует определенной остроты ума, и его не удается использовать более одного раза против одного и того же противника.
Баусен поднял бокал. Выпил и некоторое время сидел молча.
– Проклятие, – проговорил он. – Честно говоря, вся эта история начинает действовать мне на нервы. Как ты думаешь, мы раскроем это дело?
Ван Вейтерен пожал плечами:
– Ну….
– За полчаса до твоего прихода мне звонил Кейзенхольт, – продолжал Баусен. – Глава округа, сам знаешь. Спрашивал, не хочу ли я остаться. В смысле, пока мы не закончим.
Ван Вейтерен кивнул.
– Самое противное, что он не просил меня досидеть до конца. Просто спросил мое мнение… Хотел, чтобы я сам принял решение. Прекрасное окончание карьеры, черт побери! Доказать свою полную профнепригодность – и выйти на пенсию!
– Ну, знаешь ли…. – попытался возразить Ван Вейтерен.
– Ситуация усугубляется тем, что я и сам не знаю, хочу я или нет. Не очень-то красиво будет выглядеть, если я дам себе пару дополнительных месяцев, а потом так и не раскрою дело. Как ты считаешь?
– Гм… – проговорил Ван Вейтерен. – Да, ситуация двусмысленная, что и говорить. Может, проще взять его до первого числа?
– Полностью согласен, – кивнул Баусен. – Однако я должен что-то ответить Кейзенхольту. Завтра он снова будет звонить…
– После тебя будет Кропке?
– Во всяком случае, до Нового года. В январе объявят конкурс на эту должность.
Ван Вейтерен кивнул. Закурил сигарету, некоторое время размышляя.
– Скажи этом Кейзенхольту, что ты не понимаешь, по поводу чего он переживает, – сказал он. – Палач будет сидеть за решеткой примерно дней через шесть – восемь.
– С какой стати я буду такое утверждать? – спросил Баусен, глядя на него с сомнением.
– Я пообещал все уладить до этого момента.
– Ах ты, черт! – воскликнул Баусен. – Тогда я могу быть спокоен. А как ты собираешься это осуществить?
– Пока не знаю, – ответил Ван Вейтерен. – Но если ты пойдешь и принесешь… дай-ка подумать… бутылочку «Мерло», я успею тем временем расставить фигуры. Думаю, мы найдем верный ход.
Баусен улыбнулся.
– Придумаем сами? – спросил он и поднялся.
– Да, так будет надежнее.
Баусен удалился в сторону подвала.
«Как легко обмануть старого честного комиссара полиции, – подумал Ван Вейтерен. – Чем я занимаюсь, черт побери?»
26
– Но если… – проговорила Беата Мёрк, соскребая ногтем каплю стеарина со скатерти, – если Рюме открыл, потому что хорошо знал убийцу, это означает, что имя Палача значится где-то в наших списках.
– Друг или коллега, да, – проговорил Мюнстер. – У тебя есть конкретные предложения?
– Сейчас принесу свои записи… ты закончил?
– Сыт до отвала, – сказал Мюнстер. – Очень вкусно… позор, что ты живешь одна.
– Хотя умею приготовить горячий бутерброд?
Мюнстер покраснел:
– Нет, нет, вообще. В смысле, позор мужчинам… что никто тебя до сих пор не окольцевал.
– Чушь собачья, – сказала Беата Мёрк и удалилась в кабинет.
«Во всяком случае, умения вести светскую беседу мне не занимать», – подумал Мюнстер.
– Если предположить, что это мужчина, у нас получается ровнехонько десять штук.
– Не больше? – удивился Мюнстер. – А сколько останется, если мы предположим также, что он живет здесь, в городе?
Беата Мёрк пересчитала.
– Шесть, – ответила она. – Шесть знакомых мужского пола… негусто, должна сказать.
– Они недавно переехали сюда, – сказал Мюнстер. – Еще не успели обзавестись достаточным кругом знакомых. Кто эти шестеро?
– Трое коллег по работе, с которыми они общались… и еще три пары, судя по всему.
– Имена, – потребовал Мюнстер.
– Геннер, Сопинский и Крейц – это врачи. Друзья – это Эрих Мейесе, кстати тоже врач, и… подожди-ка… Кессерлинг и Тэверс. Да, это все. Что скажешь? Мейесе, если я не ошибаюсь, коллега Линке.
Мюнстер взял в руки ее блокнот и задумался.
– Мы общались со всеми, кроме Тэверса и Мейесе. Не думаю, чтобы это оказался кто-нибудь из них, но это нам ничего не дает. Давай предположим, что это… Тэверс?
– Отлично, – кивнула Беата Мёрк. – Тогда дело можно считать раскрытым. Есть только одно маленькое «но»…
– И какое же?
– Он уже три недели в отъезде. Еде-то в Южной Америке, если я правильно помню.
– Вот незадача! – сказал Мюнстер.
– А если допустить, что это был незнакомый ему человек?
– С таким же успехом. Во всякое случае, не из этих шести. Это могла оказаться и какая-нибудь знаменитость. Я имею в виду, человек, которого все знают. К примеру, министр финансов или Мерил Стрип.
– А ты открыл бы Мерил Стрип? – спросила Беата Мёрк.
– Думаю, да.
Беата вздохнула:
– Мы топчемся на месте. Хочешь кофе?