— Та-ак! — грозно протянула сестрица. — Знакомая картина! Полбутылки выдул, а к еде даже не притронулся! Я для кого все это, как дура, готовила?
— Не согласен! «Как дура» нипочем бы не поступила на бюджетное отделение университета! — запротестовал Леонид. — И где ты видишь «пол»? Еще и четверти не опростал!
— А ну давай закусывай! Алкоголик! Вот приедет мама — я ей все расскажу!
— Уйди, старушка, я в печали… И вообще: ты же вроде как спать ушла?
— А я и спала! И спала бы дальше! Если бы кое-кто подходил к надрывающемуся телефону. На вот, твой ненаглядный Петрухин звонит.
Ирка сунула ему трубку и рассерженно удалилась, прихватив с собой в один присест заглотившую вечернюю порцайку сухого пайка Муську.
— Что, тоже не спится? — отозвался Купцов, плотно прикрывая за оскорбленными барышнями кухонную дверь.
— Ага. Чегой-то Ирка на тебя всякими нехорошими словами ругается? Ты там бухаешь, что ли?
— Не бухаю, а культурно выпиваю.
— О как? А по какому поводу?
— Отмечаю конец трудовой недели. Имею полное моральное право.
— Базара нет. Вот только «конец», как говорят сексологи, «понятие растяжимое».
— Ты это на что намекаешь? — насторожился Леонид.
— Почему намекаю? Озвучиваю прямым текстом: завтра в десять нуль-нуль ты должен быть в адресе Московцевых. Так что бухай, конечно, но — чтоб не в дымину.
— Хорошенькое дельце! А раньше не мог предупредить?
— Не мог. Я только-только до Малинина дозвонился. Он тоже подъедет.
Купцов печально посмотрел на бутылку и предпринял неуклюжую попытку подлизаться:
— Димон! Может, ты сам съездишь? Раз уж ты это дело начал, тебе и карты в руки, а? У тебя и опыта побольше, и профессионализм — не чета моему. Ты ведь у нас великий шаман. А?
— Э-эх, жаль, у меня диктофон не включен, — заржал в ответ Дмитрий. — Я бы эти золотые слова себе в качестве рингтона поставил!.. Нет, батенька! Со мной такие номера не прокатывают. Я свой лимит общения с этой семейкой уже перебрал. Теперь — твоя очередь… Короче, поищете там с Малининым пальчики Андрея, а заодно расспросишь Аню за её знакомых. Из числа тех, которым не западло в жилетку поплакаться. Думаю, при ее образе жизни таковых окажется немного. А ведь встречному-поперечному о сокровенном рассказывать не станешь, верно?
— Вот таким, значит, макаровым, да?
— Именно.
— В таком случае — никакой ты, Петрухин, не великий! Равно как не шаман и не профессионал!
— О как? Вот оно, классическое, «от любви до ненависти».
— А как ты хотел? Получается, я в свой законный выходной должен мантулить как проклятый, а он в это время…
— Да будет тебе известно, мой разлюбезный собрат, что завтра я тоже не на продуктовой базе подъедаться собираюсь.
— И где ж ты, позволь спросить, собираешься… подъедаться? — с ехидцей поинтересовался Купцов. — Уж не у Алллочки ли, часом?
— Хм… Чья бы корова мычала, а вот ваша, господин соблазнитель юрисконсультш, молчала! — с ходу парировал Дмитрий.
— Я тебе сто раз говорил: между нами ничего не было. И нет! — запальчиво выкрикнул полуправду Купцов.
— А коли не было, чего ж ты при одном упоминании Яночки заводишься с полоборота? А? Молчишь? То-то!.. Ладно, а что касается наших баранов и сабель, то завтра лично я собираюсь проскочить к Гладышеву. Хочу, чтоб его ребята словесный портрет Андрея по картотеке мошенников покидали.
— Хочешь сказать, что ты сумел добиться от Анны Николаевны словесного портрета?
— Да там такой портрет… Щас, повиси секундочку. Я до блокнота доберусь… — Пока Петрухин ходил за своими записями, Леонид успел накапать и опростать еще рюмочку. Смирившись с тем, что понедельник, согласно классикам, и в самом деле начинается в субботу. — Вот, слухай, зачитываю: высокий, волосы темные с проседью, лицо «мужественное и открытое», шрамов, татуировок, родимых пятен нет… — Здесь Дмитрий, не удержавшись, хмыкнул: — Похоже, брательник прав, не только стихи они ночью читали… Светлые брюки, пиджак, кремовая сорочка и — внимание! — шейный платочек.
— М-да… Негусто.
— Но и не так уж, согласись, пусто? А вообще, будь я, не к ночи помянуто, бабой, перед таким «чекистом», да еще с шейным платочком, тоже бы — ухи развесил.
— А почему чекистом?
— Ах да! Забыл самое главное поведать! Этот Андрей тонко намекнул нашей барышне, что он — «рыцарь плаща и кинжала».
Купцов поначалу рассмеялся, затем помолчал немного и подвел неутешительный промежуточный итог:
— Знаешь, по крайней мере это свидетельствует о том, что с чувством юмора у парня все в порядке…
Стрелка часов неуклонно приближалась к полуночи. Потому получивший ответственное оперативное задание столь же ответственный Леонид, тяжело вздохнув и маханув еще пятьдесят для храбрости, не стал откладывать текущие дела в крайний ящик и набрал домашний номер Московцевых.
Анна Николаевна отозвалась практически сразу. Так что Купцову подумалось невольно: «Господи! Неужели она все эти дни не отходит от телефона? Вот она, любовь, блин! Это вам не госпожа Асеева. У которой… хм… семь пятниц на неделе».
— Алло, слушаю! Я вас слушаю. Говорите.
— Анна Николаевна, это Купцов.
— Ах, это вы, — произнесла она с некоторым разочарованием в голосе.
— Я прошу прощения за столь поздний звонок, но у меня к вам один вопрос. Не хотелось бы откладывать.
— Да, Леонид Николаич, я слушаю вас.
— Вопрос вот какой: постарайтесь вспомнить всех своих знакомых, которым вы рассказывали о своем идеале мужчины.
— А зачем?
— Так надо. Чтобы вам было проще, я подскажу, кто нам нужен… А нужен нам человек, которому вы в деталях рассказывали о своем… э-э-э-э… идеале. То есть давали конкретные описания внешности: высокий рост, проседь. А также деталей одежды: например шейный платочек. Это во-первых. Во-вторых, этот же человек должен быть в курсе вашего увлечения творчеством Иосифа Бродского. И в-третьих, знать, где находится ваша студия. Вы меня поняли?
— Да, я поняла.
— Такие люди есть?
— Есть, разумеется.
— Очень хорошо. Я попрошу вас вспомнить их всех и к завтрашнему утру приготовить список. Договорились?
— Хорошо, я сделаю.
— Тогда до завтра, Анна Николаевна.
— До завтра, Леонид Николаевич…
Они (поэты) недостаточно чистоплотны: они мутят воду, чтобы казалась она глубже.
Ф. Ницше
Санкт-Петербург, 23 июля, сб.