— Потому что тебе нужно освежиться. — Он с размаху всадил шприц в шею Марату и выдавил жидкость.
— Тебе нужно освежиться, — услышал Марат, выныривая из наркотической дремы. — Ешь!
Марат опустил взгляд на свою руку и увидел, что держит что-то в пальцах. Он провел языком по губам и почувствовал вкус вареного мяса.
— Что… это? — спросил Марат.
Уродливая физиономия, похожая на развалившийся пережаренный блин, вынырнула из тумана и сипло проговорила:
— Ешь. Это вкусно.
Марат послушно сунул кусок мяса в рот и принялся жевать.
— Мало соли, — проговорил он с набитым ртом. Наркотик все еще действовал, и Марату было чертовски приятно и есть, и разговаривать. Он чувствовал необыкновенное воодушевление. Даже рожа монстра не казалась ему такой уж уродливой. Слегка пугали только глаза гиганта. Они были темные, круглые и какие-то… безжизненные, что ли. Как у акулы. Ни мыслей, ни чувств, один лишь мрак.
— Ешь, — сказал гигант и сунул в рот Марату еще один кусок мяса.
Китаев покорно принялся жевать. Гигант совал ему в рот кусок за куском, а Марат послушно работал челюстями. Наконец тарелка опустела.
Марат почувствовал приятную сытость, его потянуло в сон, и он задремал. Проснулся внезапно. За окном уже было светло. Он посмотрел по сторонам, затем перевел взгляд на свои связанные руки, на тарелку — и все вспомнил. При виде пустой тарелки к горлу подкатила тошнота, он слишком много съел ночью.
— Эй! — позвал Марат, недовольно скривившись. — Эй, как тебя там!
— Шницель, — подсказал у него над ухом сипловатый, словно пробивающийся из-под земли голос. — Меня зовут Шницель.
Марат вздрогнул и посмотрел через плечо. При виде уродливой изувеченной физиономии гиганта его снова передернуло.
— Что ты собираешься со мной сделать? Что за гадость ты мне вколол? И чем ты набил мне брюхо сегодня ночью?
Монстр поморщился.
— Слишком много вопросов, — глухо проговорил он.
— Хорошо. Давай по порядку. Что ты сделал с моей подружкой? Если ты ее избил и связал, у тебя будут большие проблемы. Слышишь меня?.. Черт, да что же ты молчишь! Где она?
Монстр поднял с пола пустую миску, повертел ее в толстых пальцах, затем небрежно отшвырнул в сторону.
— Ее больше нет, — равнодушно ответил он.
— Нет? А где она?.. Подожди… — В глазах Марата мелькнула страшная догадка. — Подожди, — повторил он, холодея от ужаса. — Это мясо, которое ты пихал мне в рот… Это…
Гигант кивнул.
— Да. Я решил пошутить, как ты шутил со мной. Тебе понравилось?
Марат побледнел. Тело его затряслось, словно через него пропустили мощный заряд электрического тока. Несколько секунд Марат пытался что-то выговорить, но его шумно вырвало. Монстр смотрел на это спокойно. Потом сорвал с кровати полотенце и грубо вытер им Марату лицо.
— Тебе нужно освежиться, — просипел урод. Посмотрел на испачканную рубашку Марата и добавил: — И переодеться. У тебя есть костюм?
Марат молчал, с ужасом глядя на гиганта. Тот прошел к шкафу, раскрыл створки, взял с вешалки первый попавшийся костюм и вернулся с ним к своей жертве.
— Надо переодеться, — сказал он, присел возле Марата, одним рывком разорвал веревку на его запястьях и принялся грубо его переодевать, как дети переодевают пластмассовую куклу с негнущимися руками.
— Ты… — хрипел Марат. — Ты… ответишь… Ты… чудовище…
Монстр молча и равнодушно делал свое дело. Закончив с переодеванием, он снова связал Марату руки, после чего достал из кармана шприц, взял со стола початую бутылку водки и сказал:
— Тебе пора освежиться.
Марат расширившимися от ужаса глазами глядел на то, как уродливый гигант набирает в шприц водку.
— Нет… — шептали его губы. — Не надо…
Монстр, не слушая лепета Марата, воткнул ему шприц в шею и выдавил водку. Потом повторил эту процедуру еще раз.
— Ну вот, — прохрипел монстр. — В следующий раз освежишься вечером. Теперь ты будешь освежаться каждый вечер.
«Каждый вечер… Каждый вечер… Каждый вечер…» — звучало в угасающем сознании Марата.
Сначала он услышал мычание. Невразумительное, дикое, лишенное ритма. Так мог бы петь сумасшедший.
«Жив», — понял Виктор и открыл глаза.
Монстра он увидел сразу. Тот сидел в кресле. На этот раз он был одет не в обноски, а в костюм старомодного покроя и хромовые сверкающие сапоги. Костюм на его огромной фигуре смотрелся куце и странно. Возможно, так выглядел бы медведь, если бы кому-то пришло в голову обрядить его подобным образом. Лицо монстра по-прежнему было замотано грязной тряпкой, лишь из узкой щели смотрели два темных безжизненных глаза. Увидев, что Гром пришел в себя, монстр взял со стола початую бутылку водки и шумно отхлебнул.
Гром попробовал пошевелиться, затем окинул взглядом свое тело. Он был распят на большом деревянном щите, стоящем у стены берлоги. Руки его обрывками кабеля были привязаны к вбитым в щит гвоздям.
— Зараза… — прохрипел Гром, сообразив, что вырваться ему не удастся.
Гигант издал горлом глухой булькающий звук, означающий, по всей вероятности, смех. Потом качнул зажатой в руке бутылкой и спросил:
— Хочешь освежиться?
— В другой раз, — ответил Виктор.
Гигант пожал плечами и отхлебнул сам.
— Где Катя? — спросил Гром. — Куда ты ее дел?
— Так ее зовут Катя, — задумчиво произнес монстр.
— Если с ее головы упадет хоть один волосок — я тебя прикончу. Слышишь, ты, урод! Где она?
Монстр поставил бутылку на стол, взял стеклянную банку с плавающими в ней глазами и показал Грому.
— Узнаешь?
Гром не ответил.
— Это твоих друзей, — продолжил гигант. — Угадай, где чьи?
Гром презрительно усмехнулся:
— Это же ты специалист-офтальмолог. Мне далеко до тебя.
Гигант поднес банку к лицу, всколыхнул ее и с любовью произнес:
— Эти, голубые, милиционера. А вот эти зеленые — крикуна, который девушку мучил.
— А где же глаза Ольги? — спросил Гром. — Почему их там нет?
Монстр перевел на него взгляд, несколько секунд смотрел молча, потом сипло проговорил:
— Ты думаешь, что я псих? Думаешь, что я болен? — Он покачал огромной головой: — Нет.
— Я вижу, — со злой усмешкой процедил Виктор. — Ты абсолютно нормальный человек. У нормальных людей принято вырывать другим людям глаза. А иногда, когда много свободного времени, можно прикончить человека и сделать из него мумию. А потом… потом нарядить мумию в костюм и повесить у себя в спальне. Это вполне нормально.