Они стояли на уступе, выход из пещеры располагался высоко на боковой части утёса. Ветер вцепился в них так, будто пытался столкнуть, сбросить с обрыва на острые камни в двухстах с лишним саженях внизу. Фелисин ухватилась за крошащуюся кромку входа в пещеру. От вида у неё захватило дыхание, чуть не подогнулись колени.
Вихрь бушевал не перед ними, но внизу, в обширной долине, которая была Священной пустыней. Тонкая дымка мелкого песка плыла над землёй, укрытой кипучими жёлто-оранжевыми тучами. Солнце плыло на западе размытым шаром красного пламени, и с каждым мгновением всё больше наливалось кровью.
Через некоторое время Фелисин расхохоталась.
— Теперь нам всего-то и нужны — крылья.
— И снова я вам пригожусь, — с улыбкой заявил Геборик, который как раз вышел наружу и остановился рядом с ней.
Кальп резко повернул голову к старику.
— Что ты имеешь в виду?
— Привяжитесь к моей спине — оба. У этого человека есть пара рук, и он ею воспользуется. Даже слепота на сей раз окажется благом.
Кальп посмотрел вниз с обрыва.
— Ты слезать собираешься? Да это же треклятый камень, старик…
— А мне и не придётся цепляться, маг. К тому же, какой ещё у вас выбор?
— Просто восхитительно, — проговорила Фелисин.
— Ладно, но я открою Путь, — заявил Кальп. — Упадём, конечно, но приземление будет мягче — вряд ли это поможет, но хотя бы даст нам шанс.
— Маловер! — воскликнул Геборик, и лицо его исказилось от попыток сдержать смех.
— Вот спасибо, — сказала Фелисин. Как же далеко нас завели? Мы не просто идём к безумию, нас туда толкают, тянут и тащат.
Что-то горячее и твёрдое сжало её плечо. Фелисин обернулась. Геборик возложил на неё призрачную руку — ничего не видно, но тонкая ткань рубашки прижалась к телу и теперь медленно темнела, пропитываясь потом. Фелисин чувствовала вес ладони на плече. Старик наклонился ближе.
— Рараку претворяет всех, кто входит в неё. Этой истине можешь верить. Чем ты была — отваливается, чем будешь — другое дело. — Она презрительно фыркнула, но его улыбка стала только шире. — Дары Рараку суровы, это верно, — с сочувствием сказал бывший жрец.
Кальп готовил ремни, чтобы привязаться.
— Ремешки прогнили, — заметил он.
Геборик подвинулся к нему.
— Тогда держись крепче.
— Это безумие.
Эй, это я хотела сказать!
— Так ты собираешься здесь ждать д’иверсов и одиночников?
Маг скривился.
Тело Геборика на ощупь напоминало шишковатые древесные корни. Фелисин вцепилась в него до дрожи в мускулах — не доверяла кожаным ремням.
Она не сводила глаз с запястий бывшего жреца — невидимые ладони уходили в толщу камня. Было слышно, как ногами он снова и снова нащупывает упоры, но не находит. Старик нёс вес троих на одних только ладонях и руках.
Выветренный утёс купался в алом сиянии закатного солнца. Будто мы спускаемся в котёл огня, во владения демонов. И это дорога в один конец — Рараку примет нас, проглотит. В песке будут погребены все мечты об отмщении, все желания, все надежды. Все мы утонем здесь — в пустыне.
Ветер сперва придавил их к камню, а затем попытался оторвать взвившейся плетью песка. Спутники вновь оказались внутри Вихря. Кальп что-то закричал, но его слова заглушил рокочущий рёв. Фелисин почувствовала, что её отрывает от Геборика, так что тело зависло горизонтально в лапах безумного, голодного ветра. Она согнула руку, чтобы крюком уцепиться за правое плечо Геборика.
Мускулы сводило от напряжения, суставы горели, словно уголья. Она почувствовала, как натягиваются кожаные ремни. Безнадёжно. Боги насмехаются над каждым нашим шагом.
Геборик продолжал карабкаться вниз, в самое сердце урагана.
С расстояния в несколько дюймов Фелисин видела, как песок в ветре начал вгрызаться в натянутую кожу над локтем. Чувство было такое, словно кошка лижет языком, но кожа сходила слоями, исчезала.
Тело и ноги терзал ветер, и всюду она чувствовала прикосновения этого ужасного языка бури. Когда мы доберёмся до дна, от меня останутся только кости и сухожилия, бесплотный труп с вечной ухмылкой черепа. Фелисин, открывшаяся во всей своей славе…
Геборик вдруг отступил от утёса. Все трое повалились на камни. Фелисин закричала, когда камни и песок врезались в измочаленную кожу на спине. Она бездумно смотрела на утёс, который то и дело проступал в разрывах между песочными тучами. Ей показалось, будто на высоте пятидесяти саженей мелькнула фигура, но тут же снова скрылась в пелене бури.
Кальп дёргал за ремни, панически пытаясь высвободиться. Фелисин перекатилась на живот, встала на четвереньки. Что-то здесь есть… даже я чувствую…
— Вставай, девочка! — заорал маг. — Живо!
Всхлипнув, Фелисин заставила себя подняться. Порыв ветра снова бросил её на землю, словно хлестнул плёткой. Её коснулись тёплые ладони, подняли в колыбель мускулистых рук.
— Жизнь всегда так, — проговорил Геборик. — Держись крепче.
Они бежали, пригнувшись против ярящегося ветра. Фелисин зажмурилась, агония истерзанной кожи молниями вспыхивала под веками. Да к Худу всё! Всё это!
В этот миг вокруг внезапно наступило затишье. Кальп удивлённо зашипел.
Фелисин открыла глаза и увидела неподвижную дымку тонкого песка, которая опоясывала сферу посреди Вихря. Из мглы к ним приближалась огромная, пошатывающаяся тень. В воздухе разлился пьянящий аромат цитрусовых духов. Фелисин начала вырываться, пока Геборик не поставил её на землю.
Четверо бледных мужчин в лохмотьях несли паланкин, в котором восседал под зонтом тучный человек в просторных шёлковых одеждах диссонирующих цветов. Узкие глазки выглядывали из покрытых бисеринками пота складок плоти. Мужчина поднял пухлую руку, и носильщики остановились.
— Опасно! — взвизгнул он. — Присоединитесь же ко мне, незнакомцы, дабы оставить такое опасности — пустыня исполнена зверями весьма неприятного нрава. Я предлагаю вам скромное убежище под защитой искусных чар, наложенных на сие кресло за огромные деньги. Вас терзает голод? Мучит жажда? Ах, лишь взгляните на раны несчастной девицы! Мне выпало счастье владеть целебными мазями, и я позабочусь, чтобы эта аппетитная крошка вновь обрела гладкую кожу юного совершенства. Скажите, а не рабыня ли она? Нельзя ли её приобрести?
— Я не рабыня, — ответила Фелисин. И больше не продаюсь.
— От лимонного чада у меня слезятся слепые глаза, — прошептал Геборик. — Я чувствую алчность, но не злую волю…
— Я тоже, — пробормотал Кальп. — Но… носильщики у него — нежить, и они странно… обгрызены.
— Вижу, что вы в сомнениях, и безусловно приветствую осторожность. О да, слуги мои видали и лучшие дни, однако они безвредны, позвольте вас заверить.