Когда солдат обернулся к капралу, Фелисин была потрясена, увидев в его глазах слёзы. Геслер прошептал:

— Ураган…

— Он сказал, что это великая боль, — пробормотал морпех. — Я спросил: «Как долго?» Он сказал: «Вечно». Рана вокруг него залечивается, видишь? Она ему не могла приказать, понимаешь? Не могла его отправить на такое. Он сам вызвался… — Голос Урагана пресёкся. Он отвернулся и побежал к люку, а затем скрылся в трюме.

— Лишённый клана, — проговорил с бака Геборик. — Всё равно что бесполезный. Бессмысленное существование…

Геслер пнул ногой одну из голов так, что она покатилась по палубе. Глухие удары гулко разнеслись в недвижном воздухе.

— И кому ещё хочется жить вечно? — прорычал он и сплюнул.

Дрожащим голосом заговорил Истин.

— А вы это заметили? — спросил он. — Заклинательница не увидела — уверен, что не заметила…

— Что ты несёшь, парень? — буркнул Геслер.

— Этот т’лан имасс. Он её привязал к поясу. За волосы. Медвежьим плащом прикрыл.

— Что?

— Он забрал одну голову. Вы не заметили?

Геборик отреагировал первым. С дикой ухмылкой он спрыгнул на палубу и побежал к люку. Однако когда жрец ещё только был у входа, Кальп уже скрылся из глаз, спустившись на первую гребную палубу.

Тянулись минуты.

По-прежнему хмурый Геслер отправился, чтобы присоединиться к Урагану и бывшему жрецу.

Потом Кальп вернулся.

— Одна из них мёртвая, как камень.

Фелисин хотела спросить его, что всё это значит, но внезапно навалившаяся смертельная усталость стёрла это желание. Она огляделась и нашла Бодэна. Тот стоял на носу, спиной ко всему… и ко всем. Откуда такое равнодушие? Наверное, от нехватки воображения. Эта мысль заставила её губы скривиться в усмешке. Фелисин подошла к нему.

— Это всё слишком для тебя, Бодэн? — Девушка облокотилась на изогнутый планширь рядом с ним.

— От т’лан имассов вечно только беды, — сказал Бодэн. — Что бы ни делали, всякий их поступок — это палка о двух концах. В лучшем случае — о двух. А может их быть и с сотню.

— Смотри-ка, у головореза своё мнение.

— Ты все свои впечатления сразу высекаешь в камне, девочка. Понятно, почему тебя люди всё время удивляют.

— Удивляют? Я уже ничему не удивляюсь, головорез. Мы в этом по уши, все мы. И дальше будет хуже, так что даже не ломай голову над тем, как найти выход. Выхода нет.

Бодэн хмыкнул.

— А вот и мудрые слова для разнообразия.

— Только не надо мной умиляться, — заявила Фелисин. — Я слишком устала, чтобы язвить. Дай мне поспать хотя бы пару часов, и я снова стану прежней Фелисин.

— Опять начнёшь изобретать способы, чтобы меня убить?

— Это меня развлекает.

Бодэн долго молчал, не сводя глаз с бессмысленного горизонта, а затем повернулся к ней.

— Никогда не думала, что именно то, чем ты стала, сделало тебя пленницей там, внутри, — где бы ты сама там, внутри, ни скрывалась?

Фелисин заморгала. В его маленьких, звериных глазках мелькнул сардонический блеск.

— Я тебя не понимаю, Бодэн.

Он улыбнулся:

— Да нет, девочка. Понимаешь.

Глава десятая

Вдохновлять собственным примером, когда у тебя за спиной полдюжины солдат, — одно дело. Когда же их десять тысяч — совсем другое.

Дукер. Жизнеописание Дассема Ультора

С тех пор, как Дукер нашёл следы беженцев из Карон-Тепаси, прошла неделя. Их явно гнали на юг, чтобы усилить давление на Колтейнов передвижной город, так, во всяком случае, считал сам историк. Больше в этих бескрайних полупустынях ничего не было. Лето укрепило свои позиции, с безвидного неба солнце выжигало травы так, что они на вид и на ощупь стали походить на хрупкую проволоку.

День шёл за днём, а Дукер по-прежнему не мог нагнать Кулака и его армию. Несколько раз он видел на горизонте массивную тучу пыли, но титтанские разъезды Камиста Релоя не позволяли историку подобраться ближе.

Каким-то образом Колтейну удавалось заставлять свои силы двигаться, постоянно двигаться к реке Секале. А оттуда? Или он даст последний бой спиной к древнему броду?

Пока же Дукер ехал по следам гигантской колонны. Вещей и следов беженцы оставляли всё меньше, но те, что попадались, вызывали острую боль. Крохотные могилки на краю стоянки; рядом разбросаны губчатые кости лошадей и коров; не раз уже чиненная, но наконец брошенная ось (саму повозку разобрали на запчасти). Под клубящимися тучами мух испускали зловоние выгребные ямы.

Те места, где случались стычки, рассказывали совсем о другом. Среди раздетых догола, брошенных тел титтанских всадников находились сломанные древка виканских копий, причём наконечники были сняты. С трупов титтанцев снимали всё, что можно было использовать: кожаные шнурки и подвязки, леггинсы и ремни, оружие, даже срезали косы. Туши мёртвых коней утаскивали целиком, оставляя полосы примятой и залитой кровью травы.

Дукер уже перестал удивляться, что бы ни увидел. Как и титтанские воины, с которыми он иногда разговаривал при встречах, историк начинал подозревать, что Колтейн — не совсем человек, что он выковал из своих солдат и беженцев непреклонные воплощения невозможного. Но, несмотря на это, надежды на победу не было. Апокалипсис Камиста Релоя состоял из армий четырёх городов и дюжины более мелких поселений, бесчисленных племён и орды крестьян — безбрежной, как море. И эта армия приближалась, пока что лишь следуя за Колтейном к реке Секале. Все ручейки стекались туда. Предстояла битва, тотальное истребление.

Дукер ехал весь день напролёт, опалённый, голодный, обветренный. Одежда его давно уже превратилась в лохмотья. Воин, отбившийся от крестьянской армии, старик, полный решимости присоединиться к последней битве. Титтанские конники узнавали его издалека и почти не обращали внимания, разве только приветствовали иногда взмахом руки. Каждые два-три дня его нагонял какой-нибудь отряд, передавал свёртки с едой, водой и кормом для лошади. В каком-то смысле он стал для них символом, его путешествие — знаком, исполненным непрошеного значения. В такие моменты историк чувствовал уколы вины, но принимал подарки с искренней благодарностью — только они и сохраняли жизнь ему самому и лошади.

Но, несмотря на это, верная кобыла выбивалась из сил. Каждый день Дукер всё дольше и дольше вёл её под уздцы.

Приближались сумерки. Далёкий столб пыли продолжал двигаться вперёд до тех пор, пока, по мнению историка, авангард Колтейна не достиг реки. Кулак, конечно, будет настаивать, чтобы вся колонна продолжала движение ночью и добралась до стоянки, которую уже начал готовить авангард. Если у Дукера и остался шанс догнать их, то сделать это нужно сегодня ночью.