Брод он видел только на картах, и те помнил весьма смутно. Река Секала достигала пяти сотен шагов в ширину и текла на север, к морю Карас. Маленькая деревушка стояла в ложбине меж двух холмов в нескольких сотнях шагов к югу от самого брода. Ещё там, кажется, была излучина.
Умирающий день раскинул по равнине длинные тени. Самые яркие звёзды уже зажглись в стремительно темнеющем небе. Крылышки накидочников, словно чёрные комочки сажи, взлетали от жара, что шёл от раскалившейся за день земли.
Дукер вновь забрался в седло. Небольшой разъезд титтанцев показался на гребне холма в полумиле к северу. Дукер предположил, что находится по меньшей мере в лиге от реки. И чем ближе подберётся к броду, тем больше вокруг будет конных патрулей. Никаких мыслей о том, как с ними разобраться, у историка не было.
Дукер вёл лошадь в поводу бо́льшую часть дня, чтобы дать ей роздых перед тяжёлой ночью. Ему понадобится всё, на что способна эта кобыла, и даже того может не хватить. Дукер пустил лошадь рысью.
Разъезд титтанцев не обратил на него никакого внимания и вскоре скрылся с глаз. С колотящимся сердцем Дукер пришпорил кобылу и поскакал лёгким галопом.
Ветер коснулся его лица. Историк прошептал благословение всякому причастному богу. Столб пыли впереди начал расступаться.
Небо потемнело.
Кто-то закричал в нескольких сотнях шагов слева. Дюжина всадников, с копий свисают полоски меха. Титтанцы. Дукер приветствовал всадников поднятым кулаком.
— На рассвете, старик! — прокричал один из воинов. — Безумие — нападать сейчас!
— Скачи в лагерь Релоя! — завопил другой. — На северо-запад, старик! Ты едешь прямо на врагов!
Дукер отмахнулся, стал размахивать руками, как сумасшедший. Он слегка приподнялся в седле, пошептал в ухо кобыле, чуть сдавил её бока коленями. Голова животного наклонилась вперёд, удила натянулись.
Оказавшись на гребне низкого холма, историк наконец увидел брод. Лагерь титтанских копейщиков располагался впереди и справа — тысяча кожаных шатров или даже больше, свечение множества костров. Конные разъезды непрестанно сновали между шатрами, стерегли лагерь от врагов, которые окопались у брода. Слева от стоянки титтанцев раскинулось около двадцати тысяч самодельных палаток — армия крестьян. Над необъятным полем лачуг и навесов пепельным плащом стелился дым. Готовили ужин. Внешние укрепления состояли из рвов и частоколов, направленных к реке. Между двумя лагерями оставался коридор шириной не более двух повозок, он тянулся вниз к пойме реки и земляным валам Колтейна.
Дукер направил лошадь в этот коридор, погнал её галопом. Титтанский разъезд, впрочем, за ним не последовал, однако историка заметили воины из охраны лагеря и теперь приближались, хоть и без особой спешки… пока что.
Оставив позади стоянку племени справа и крестьянские лачуги слева, Дукер увидел насыпные валы, ровные ряды палаток, дежурящих у частоколов солдат — у орды восставших была дополнительная защита. Историк разглядел два знамени — Сиалк и Хиссар, регулярная пехота. На звук копыт его лошади обернулись головы в шлемах, к ним устремились взгляды, привлечённые теперь ещё и криками опомнившихся позади титтанцев.
Кобыла выбивалась из сил. До укреплений Колтейна оставалось не меньше пяти сотен шагов, и расстояние будто и не сокращалось. Дукер услышал позади топот копыт — погоня. На малазанском валу появились фигуры с луками. Историк помолился, чтобы среди солдат, к которым он ехал, оказался кто-нибудь сообразительный. И выругался, когда увидел, что луки поднялись, затем натянулись.
— Да не в меня, ублюдки! — заорал он по-малазански.
Луки распрямились. Стрелы полетели вперёд, невидимые во тьме.
Позади отчаянно закричали кони. Преследователи натянули поводья. Новый залп стрел. Дукер бросил опасливый взгляд назад и увидел, что титтанцы пытаются отступить за пределы досягаемости лучников. На земле бились в агонии кони и лежали тела.
Он чуть удержал кобылу, поехал лёгким галопом, затем перешёл на рысь, когда приблизился к земляным валам. Лошадь была в мыле, ноги ставила нетвёрдо, водила головой из стороны в сторону.
Дукер въехал в толпу синекожих виканцев — из клана Куницы, — которые лишь молча смотрели на него. Оглядевшись по сторонам, историк решил, что попал в подходящую компанию — равнинные воины с северо-востока Квон-Тали были бледны, как призраки, их лица — не менее истощены и измучены, чем у него самого.
За лагерем клана Куницы виднелись стандартные армейские шатры и два знамени — сохранившая верность присяге хиссарская стража и кто-то ещё. Этого флага Дукер не узнал, разглядел только в центре стилизованный арбалет, значит, малазанские морпехи.
Поднялись руки, чтобы помочь ему спуститься с седла. Молодые и старые виканцы собрались вокруг, нахлынуло успокаивающее гудение голосов. Они беспокоились о кобыле. Один из стариков ухватил историка за руку.
— Мы позаботимся об этой отважной лошади, незнакомец.
— Боюсь, ей конец, — проговорил Дукер и почувствовал, как в сердце поднимается волна горечи. Боги, как же я устал. Заходящее солнце вдруг пробилось сквозь тучи на горизонте и окрасило всё вокруг золотым сиянием.
Старик покачал головой.
— Наши лошадницы искусны в таких вещах. Она ещё будет скакать. Вот офицер — иди к нему.
Подошёл капитан неизвестной роты морпехов. Это был фаларец, борода и длинные вьющиеся волосы — огненно-рыжие.
— В седле ты сидел, как малазанец, — сказал он, — а одет, как проклятый досий. Объясняйся — и быстро.
— Дукер, императорский историк. Я пытался догнать вашу колонну с самого Хиссара.
Глаза капитана округлились.
— Сто шестьдесят лиг — думаешь, я в это поверю? Колтейн ушёл из Хиссара почти три месяца назад.
— Я знаю. Где Бальт? Кальп нагнал Седьмую? И кто ты такой, клянусь Худом?
— Сон, капитан Сиалкских морпехов, Картеронское крыло, Сахульский флот. Колтейн собрал всех — лучше тебе тоже туда пойти, историк.
Оба быстро зашагали через лагерь. Дукер пришёл в ужас от того, что увидел. За наспех сооружёнными укреплениями морпехов раскинулось широкое поле, по которому шла единственная извилистая дорога. Справа скопились сотни повозок с ранеными. Колёса телег глубоко ушли в пропитанную кровью землю. В освещённом факелами воздухе вились и бешено кричали птицы — похоже, они распробовали вкус крови. Слева тянулась неразрывная масса скота, плечом к плечу, животные стояли неспокойным морем под тучей ризанов — крылатых ящеров, которые пировали, пожирая безбрежные тучи мух.
Впереди поле переходило в болотистый участок, укреплённый деревянными настилами. Лужи и озерца воды там блестели красным. За ним виднелся островок в пойме реки, на котором в тесноте расположились беженцы — тысячи и тысячи шатров и палаток.
— Худов дух, — пробормотал историк, — нам что, придётся через этот лагерь идти?