– А вот у меня есть сведения, что жили вы с мужем, по меркам многих, не очень хорошо, – заметила я. – Может быть, внешне все и выглядело подобающим образом, но вы с мужем давно стали чужими людьми. И вы даже не хотели продолжать с ним совместную жизнь. Более того, нашли себе замещающую его кандидатуру. В лице некоего Панкратова Владимира Дмитриевича...
– Что? – выдохнула Милентьева.
Она эмоционально вскочила и, подойдя ко мне, спросила, четко чеканя каждое слово:
– И от кого же вы набрались таких, как вы изволили выразиться, сведений?
– От хорошо вам известного Игоря Евгеньевича Рубашкина, – спокойно ответила я.
– Ах, вот оно что! – воскликнула Валентина Михайловна и с усмешкой покачала головой: – Да уж, на что только не способны люди, когда их припирают к стенке!
– Валентина Михайловна, мне бы все-таки хотелось получить ваши комментарии по этому поводу, – сказала я.
– Комментарии! – с раздражением махнула рукой вдова. – Хорошо, я прокомментирую. То, что сказал Рубашкин, – это ложь! Чистой воды ложь! Заявляю вам, что с Владимиром Дмитриевичем Панкратовым меня связывают только дружеские отношения! И всегда связывали. Мы дружим с ним давно, еще до знакомства с Виталием. Да, одно время он даже за мной ухаживал, но все ограничивалось поцелуями на скамейке по вечерам. В мое время нравы были куда скромнее... С давних пор мы хорошие друзья. И все. И Виталию, кстати, было об этом известно. Но чтобы я планировала уйти от него к Владимиру – это, простите меня, полный абсурд! Я, кажется, понимаю, к чему прицепился Рубашкин! Я вам расскажу... Как-то мы были на вечеринке у одних общих знакомых. Я была с Виталием, а Рубашкин со своей половиной. После нескольких тостов все, естественно, расслабились. И жена Рубашкина начала прилюдно жаловаться на него, что он не уделяет ей должного внимания как женщине. Что она даже подозревает, что у него есть любовница. Сказано все это было вроде бы в шутку. И я также в шутку ее поддержала. Сказала – да на что нам сдались наши мужья? Есть и другие мужики, полно! По мне вон, например, Володя Панкратов до сих пор сохнет. Захочу – завтра же на развод подам, имущество поделю и заживу с ним в нашем доме. Еще и Виталия окликнула с улыбкой – мол, слышишь? Он тоже улыбнулся в ответ и говорит: «Давай-давай, только у Панкратова-то живот угрожающе растет, как у беременной, а ты же стройных любишь. Как уживешься с ним, Валя?» Ну, тут все рассмеялись, и я тоже. Вот и все. То есть это была просто шутка, понимаете?
Я машинально кивнула. Надо было признать, что версия Валентины Михайловны насчет этого эпизода полностью совпадала с той, которую изложил Рубашкин. Правда, Милентьева говорила об этом как о шутке, а Рубашкин – как о словах проговорившейся подвыпившей женщины. Неужели теперь придется тратить время еще и на Панкратова, чтобы проверить, кто же сказал в данном случае правду – Милентьева или Рубашкин. А может быть, ничего за этим не кроется? И до сих пор непонятно, кто же «навел» меня на Рубашкина.
Валентина Михайловна же, выплеснув эмоции, перевела дух, закурила еще одну сигарету и заговорила уже спокойнее:
– Этот разговор слышали многие, и никто не воспринял его всерьез. Но если вам недостаточно моих слов, можете поговорить с самим Владимиром. Он, кстати, будет весьма удивлен, когда узнает, что, оказывается, я собираюсь начать с ним совместную жизнь. Что ж, поговорите с ним, я нисколько не стану этому препятствовать. Мне только жаль, что вы теряете время на всякую ерунду.
* * *
После разговора с Валентиной Михайловной я вернулась в управление. Киря сазал, что удостоверение для меня готово, так что к Клименко я могу отправляться одна. И еще раз посетовал на то, что с людьми у него напряженка.
– Мы ведь тебе помогаем? – заявил он. – Вот и ты помоги, возьми проверку алиби этого толстопуза на себя. Тем более что ты и сама собиралась так поступить. Кстати, что говорит вдова насчет своего адюльтера?
– Сказала, что это клевета, – ответила я. – И я склонна ей верить.
– Врет Рубашкин, значит? – обрадованно потер руки Кирьянов. – Ну, сейчас я вызову этого типа, и мы продолжим разговор!
Вскоре в кабинет привели Рубашкина.
– Простите, я намерен узнать, как долго это будет продолжаться? – возмущенно обратился тот к подполковнику. – У меня уже, так сказать, никаких сил нет, чтобы оставаться здесь дольше.
– Подождите, подождите, – спокойным тоном остановил его Киря. – Мы с вами еще не все прояснили. Вот, например, что касается жены Милентьева, то ваши слова насчет ее намерения устроить жизнь с любовником оказались ложными. Значит, вы намеренно ввели следствие в заблуждение? – буравил его взглядом подполковник.
Рубашкин стал мокрым как мышь и завертелся на стуле, как на раскаленной сковородке.
– Но я не собирался никого вводить в заблуждение, – закудахтал он, – вы просили меня рассказать все, что я знаю, и я рассказал! Эти Валины слова слышали многие, но если это шутка, то я об этом не знал! Я просто констатировал факты. У меня и в мыслях не было вам лгать...
Мне не хотелось выслушивать дальнейший разговор между Кирьяновым и Рубашкиным. Ничего конструктивного в нем я не видела. Сейчас главным было проверить алиби Рубашкина. Если оно не липовое, значит, на этого бизнесмена и время тратить больше нечего. А лучше бы поискать того, кто прислал злосчастный конверт вдове Милентьева.
* * *
...У Светланы Клименко было миловидное круглое лицо. Она встретила меня какой-то застенчивой улыбкой.
– Вы из милиции? Ой, а что случилось? – с заметным украинским акцентом спросила она, увидев документы, которыми снабдил меня Киря.
– Да ничего особенного, просто поговорить надо, – включила я дежурную улыбку. – Пройти можно?
– Проходите, – пригласила меня Клименко.
Я мельком оглядела жилище, как делала это всегда, приходя в незнакомое место. В общем-то, ничего выдающегося я здесь не обнаружила. Это была типичная двухкомнатная квартира одинокой, интеллигентной женщины за тридцать.
В гостиной стоял обычный набор мебели: шифоньер, диван, два кресла и книжный шкаф. Вот этот шкаф, пожалуй, выбивался из привычных вещей своими размерами – он был очень большим. Кроме того, на нем, упираясь в потолок, возвышались еще и полки, заставленные книгами.
Дверь в другую комнату была слегка приоткрыта, и я заметила лишь то, что она поменьше гостиной и что обстановка в ней тоже стандартная. Из кухни доносился шум льющейся воды и звяканье посуды. Потом они затихли, и на пороге комнаты появилась девочка-подросток лет четырнадцати.
– Присаживайтесь, – пригласила Клименко своим украинским говорком.
– Светлана Дмитриевна, вот ведь какая интересная вещь получается... – начала я подходить к сути дела, присаживаясь в кресло.
– Слушаю вас.
Я выдержала паузу, показывая глазами на дочь, которой совсем необязательно быть в курсе интимной жизни матери. Я же не знала, какие у них отношения с дочерью. Клименко оказалась женщиной понятливой и сказала: