– Да. – Олег Николаевич вежливо улыбнулся и отошел.
– В Красноярск? – Она снова оказалась возле него.
– В чем дело?
– Видите ли, – проникновенно заговорила она, – у меня поезд…
– И что? – спросил мэр.
– Мне тоже нужно уехать.
– И при чем здесь я? – недовольно, но все еще вежливо поинтересовался Михненков.
– Пожалуйста… – Она сложила руки домиком и придала лицу умоляющее выражение. – Не хочу, чтобы пропал мой билет. Его оплачивал дядя. Тридцать тысяч для него немалые деньги.
– Это куда же вы за такие деньги поедете? – осведомился Олег Николаевич.
– В Москву, в мягком вагоне, – бессовестно соврала Дайнека.
Авторитет «дяди» пересилил все возражения.
– Где ваши вещи? – спросил Михненков.
– Вот! – Она показала пакет с красным пальто.
Он удивился:
– И все?
Рядом с ними остановилась черная иномарка. Из салона выскочил бледный водитель.
– Простите, Олег Николаевич! Мне заправляться, а у них пересменок…
– Ладно-ладно… – Михненков уселся на заднее сиденье и выжидательно посмотрел на Дайнеку: – Ну, в чем дело?
– Можно? – Она не верила своему счастью.
– Садитесь!
Когда автомобиль выехал за пределы Железноборска и пересек рубеж КПП, Дайнека решила, что теперь ее точно не выгонят.
– Олег Николаевич. – Ее тон сделался деловым. – Можем поговорить начистоту?
Михненков обернулся и удивленно уставился на Дайнеку:
– В чем дело?
– Мне необходимо знать о ваших отношениях с Леной Свиридовой и о чем вы с ней говорили в последний вечер.
Мэр выдержал паузу и произнес:
– Если бы вы не были племянницей Василия Дмитриевича, я бы вас немедленно вышвырнул из машины.
– А я не племянница. Так что можете вышвырнуть, если хотите.
– Только не говорите, что он соврал.
Дайнека вздохнула:
– А что ему еще оставалось делать?..
– Речь идет о Свиридовой, которая исчезла лет тридцать назад?
– Да. Если хотите, я все объясню.
Дайнека сцепила руки и от волнения прижала к груди. Заметив этот отчаянный жест, Михненков немного смягчился.
– Ну-ну, не нужно так волноваться… Я погорячился и, кажется, вас напугал. – Он сел поудобнее. – Слушаю.
– Дело в том, что я несколько дней работала в костюмерном цехе Дома культуры. Как раз в эти дни там проводилась инвентаризация. В ящике с реквизитом я нашла сумочку, а в ней паспорт старого образца на имя Свиридовой Елены Сергеевны. Когда я принесла паспорт в полицию, выяснилось, что тридцать лет назад ее объявили в розыск. На основании показаний Сопелкина уголовное дело не возбудили. Сопелкин видел, как Свиридова уехала на машине. И вот, представьте, после того как мы с ним поговорили, его убивают…
– Об этом я знаю. – Олег Николаевич печально кивнул. – Кто бы мог подумать! В тот день на сцене он был таким молодцом. И вот спустя полчаса его уже нет! Кто бы мог подумать… И вы полагаете, что убийство Сопелкина связано с исчезновением Лены Свиридовой?
– Я не полагаю, я знаю. В тот момент, когда, по словам Геннадия Петровича, Свиридова отъезжала от служебного подъезда, он был совсем в другом месте.
– А теперь скажите, при чем здесь я, – спросил мэр.
– У Свиридовой был роман с неким «О».
– Что это значит?
– В тетрадках она рисовала мужской профиль и букву «О». Ее подруга считает, что это первая буква имени мужчины, в которого Елена была влюблена.
Михненков усмехнулся.
– Теперь понимаю, к чему вы ведете. «О» – значит, «Олег», а если Олег, значит, я. Но, во-первых, у меня никогда не было с ней никаких отношений, мы даже спектакль играли в разных составах, во-вторых, «О» – это еще и Остап, и Осип.
– Среди ее знакомых не было ни Остапов, ни Осипов.
– И что? На этом основании я должен давать объяснения?
Дайнека грустно потупилась.
– Конечно, вы никому ничего не должны. Только вот какое дело… – Ее глаза повлажнели. – Мать Свиридовой ждет тридцать лет… И верит, что Алена жива… А сегодня в Доме культуры нашли вот что… – Она достала пальто и развернула его. – Оно валялось за старой кирпичной кладкой.
– Это вправду ее пальто? – Михненков побледнел.
– Вот, посмотрите. – Дайнека вытащила пропуск и показала ему. – Был в кармане пальто.
– Боже-е-е мо-о-ой! – воскликнул Олег Николаевич, отчего шофер обернулся и посмотрел на него, потом на Дайнеку. – Боже мой! У меня был точно такой!
– Прошу вас, расскажите, о чем вы говорили со Свиридовой в тот вечер на репетиции.
– Просто предупредил ее…
– О чем?
– Это не моя история, и мне неловко о ней говорить…
– Теперь это не имеет значения, – упорствовала Дайнека. – Теперь важна только правда.
– В двух словах не расскажешь, – пробормотал Олег Николаевич.
Дайнека посмотрела на часы:
– Нам ехать еще тридцать минут.
– Ну хорошо… В тот день я, как всегда, пришел на работу в половине девятого. И как только сел в кресло, ко мне вошла наш инструктор Татьяна Тараскина…
Пятница, 6 апреля 1984 года
Второй секретарь горкома комсомола Олег Михненков пришел на работу в половине девятого. И как только сел в кресло, в кабинет заглянула инструктор Татьяна Тараскина.
– Здравствуй, Олег! К тебе можно?
– Заходи, Таня.
На его стол упал распечатанный конверт.
– Вот! – Тараскина села на стул. – Вчера вечером принесли. Полное безобразие! Почта находится в нашем здании. С первого этажа на второй письмо шло три недели! Сегодня же накатаю на них жалобу!
– Что за письмо?
– А ты почитай.
– Сама рассказать не можешь? Знаешь, у меня сегодня и без того много работы, да еще вечером репетиция в Народном театре.
– Ты сам его выбрал, когда культуру начал курировать.
– Танцевать не умею, пою плохо… Что остается? Драма…
Михненков взял конверт и вынул из него листок с напечатанным текстом.
– Ух ты…
– Читай-читай, – сказала Тараскина. – К вопросу о драме.
– «Довожу до вашего сведения, что ученица десятого «А» класса девяносто девятой школы комсомолка Елена Свиридова посещает номера городской гостиницы, где проживают одинокие мужчины, и задерживается там до позднего вечера. Прошу рассмотреть ее аморальное поведение на комитете городского актива ВЛКСМ, а также сообщить в комсомольскую организацию ее школы», – дочитав до конца, Олег перевернул листок, потом осмотрел конверт: – Без подписи.